Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

К концу маршрута такие люди обычно распухают от водки и гордости и требуют от принимающей стороны отдельную машину, персональную переводчицу, лучший номер в гостинице и утренний кофе с корицей и коньяком в постель. Привилегии, дескать, положены им на том основании, что они люди почти официальные. Ну, скажем, члены какой-нибудь комиссии по расследованию деятельности власовцев, бандеровцев, лесных братьев, и прочей безыдейной мрази, от упоминания которой у них начинает ломить затылок и руки тянутся к расстрельному пулемету. Либо оказывается, что они — почетные члены Международного клуба писателей-эсперантистов-радистов, а то и сопредседатели Всемирной организации борцов за тишину. Об этом со значительным видом и хмурым перебиранием документов в бумажнике сообщается у стойки регистрации. Поскольку выражение лица у таких людей наводит на воспоминания о революционерах с расшатанной психикой, то отдельный номер на втором этаже с видом на пруд или священную древнюю липу им дают беспрекословно. А насчет остального разводят руками: машину, переводчицу и кофе в номер можно заказать за свой счет. Будете? И тогда человек играет желваками, сжимает и разжимает пальцы, словно в легком забытье ищет рукоятку маузера, и молча катит свой чемодан к домику на окраине лужайки; но вот он подошел к пруду, и издали кажется, что он делает лебедям неодобрительные замечания.

…Вечером хозяева устраивают легкий фуршет, и отдохнувший с дороги поручик Ржевский вновь выдвигается в центр внимания. Улыбнутся хозяева хорошей погоде — в ответ им летит прилипчивая кумулятивная граната: «Когда я навещал Солженицына в загородной резиденции, стояла примерно такая же погода, как сейчас…» Похвалят русскую литературу, и получают историю о том, как плакали артистки и генералы над его романом о заразной медсестре. А олигархи, чекисты и вице-премьеры толкались в очереди за автографами на презентации его книги в Госдуме. Устроители форума теряются в догадках: что за великий писатель приехал к ним в гости? То ли бывший сокамерник господина Солженицына, то ли летописец олигарха Абрамовича, то ли будущий выдвиженец на Нобелевскую премию? И, отводя в сторонку членов делегации, интересуются: «А что еще написал этот господин, кроме романа про медсестру, который мы, к сожалению, не читали?»

Выложив о себе все самое выгодное и эффектное, поручики Ржевские становятся скучны и печальны, как сморщенный воздушный шарик. Говорить о других им неинтересно. Хмуро шевелят бровями на заседаниях, глубокомысленно изучают потолок, и ничего кроме злых реплик от них не услышишь. Льнут к влиятельным москвичам — заискивающе улыбаются, подкручиваясь под низкорослого критика с седой щеточкой усов, а вернувшись в земляческую компанию, вновь становятся хмурыми и недоброжелательными. Лишь иногда мелькнет в глазах азарт рассказчика: «Вот вы говорите, кресло мягкое. А я вам сейчас расскажу, на какое кресло меня однажды посадили в красноярском дворце культуры!..»

Когда наш поезд прибыл на вокзал, я потянул из-под лавки чемодан, мечтая выбраться на перрон и не слышать нудного голоса, который преследовал нашу писательскую компанию все пять дней поездки — и тут пронзительная боль вступила в поясницу. Я ойкнул и сел. Хорошо, что сын встречал меня с машиной.

С радикулитом я пролежал дней десять. И сжег кожу на пояснице, намазывая ее, для усиления эффекта, сразу всеми рекомендованными в аптеке средствами. Кожа скаталась, как портянка, обнажив кровяной ремень с прозрачными капельками лимфы. И пять утомительных дней рядом с литературным поручиком Ржевским показались мне пустяком, легким развлечением, сюжетом для небольшого рассказа…

2005 год

10 марта 2005 г.

Гурьевой-Стрельчунас:

Ирина, Ваше письмо порадовало меня обширностью сведений.

Мне кажется, что господин с георгиевским крестом — тот самый кондуктор Стрельчунас, Ваш родственник, ибо погибший Стрельчунас был георгиевским кавалером.

Далее. Вы можете сами посмотреть или я посмотрю в Справочниках «Весь Петербург» своих Стрельчунасов, тем более, Вы знаете их адреса. В справочниках обычно указывалось социальное положение, а это — ниточка для архивного поиска. Плохо, что наш Российский Гос. Исторический архив скоро закрывают для подготовки к переезду, но есть Архив города, где тоже многое можно раскопать.