Попов хотел свернуть тему, но я попросил не ходить вокруг да около — Рубашкин своими алармистскими звонками придал конфликту публичный характер, а скрытыми цитированиями моих статей он показывает, что будет и дальше раздувать из мухи слона. Поэтому я хочу обнародовать свой ответ Рубашкину по поводу его критики. Я нагнулся к портфелю и резко вытащил папку, где лежало письмо. Рубашкин, сидевший рядом, отпрянул, словно я достал гранату.
Попов пытался вяло протестовать — может, не надо, сегодня день рождения Фонякова, но мне показалось, ему хочется понаблюдать за конфликтом, и он мысленно потирает руки. Я раздал всем членам Совета по экземпляру письма. Штемлер сказал, что прочтет дома, а сейчас хочет высказать свое мнение по поводу моей публикации в «Неве». И сильно волнуясь, сказал, что моя повесть в виде дневниковых записей хороша, но вот один кусок не хорош, лучше бы его не было, но в его появлении виноват не автор, а власть, которая всё неправильно трактует, стравливает людей и т. п. Ему даже чуть плохо не стало, он стал задыхаться от волнения. Я попросил его не волноваться, он с трудом перевел дыхание, махнул рукой, замолчал…
Рубашкин уже пустил по кругу мой журнал с подчеркнутыми строками. Тут обнаружилось, что многие не читали «Невы», но по лицам было видно, что подчеркнутые слова тревожат членов Совета. Я решил прочитать письмо вслух. И прочитал громко, с поворотами в сторону Рубашкина. Тот пытался снисходительно улыбаться.