Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

У будки, где продавали сосиски в тесте, толпились финские мужики — они и подсказали, где эта улица, где этот дом. Старый двухэтажный барак. Со всеми удобствами. Хозяйка — литовка. В советские времена работала на Игналинской АЭС оператором. Большая комната, отдельная кухня, отдельный туалет. 25 евро в сутки с завтраком. У хозяйки черная лесная лайка, она водит ее в лес на поводке, «чтобы стачивались когти». Спрашиваю хозяйку: «Как вам здесь живется?» Подумала: «Хорошо. Но скучно…»

Накупили подарков к Новому году. Когда были в универмаге, позвонила Марина, они благополучно приехали с юга.

В «Дьюти-фри» на границе накупили алкоголя — на подарки и к праздничному столу. В России качественный алкоголь — проблема!

Дожди и сырость, темно. В Финляндии — белые туманы над Вуоксой.

В районе финской границы (очевидно, чтобы запутать врагов, шпионов и диверсантов) на российской территории почти полностью отсутствуют внятные дорожные указатели.

Машина экзамен сдала. Будем ездить.

11 декабря 2006 г.

Снега нет, температура плюс 10. Теплая плюсовая погода держится два месяца. Побиты все рекорды аномально теплого декабря. В лесах появились грибы: лисички, опята, поганки. Алешин зовет в грибную экспедицию на Карельский перешеек — искать боровики. Ему кто-то сказал, что появились. «Ага, сейчас! — говорю ему. — А медведи-шатуны? Забыл про таких? Им никак не улечься на зимовку, они бродят по лесам и со злости дерут людей. Не, не поеду! Боюсь…»

Я не боюсь, просто не расстаться с Гоголем, которого читаю, лежа на диване. Вскакиваю лишь затем, чтобы извлечь из классика цитату и погладить Белку. Впрочем, глажу ее постоянно — спущенной с дивана рукой. Не собака растет, а просто чудо — любимица всей улицы.

«Мертвые души»:

«Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное, как день, всё проникнутое согласием и мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: „Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!“ Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываниями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая Бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни».

Город в новогодней иллюминации: деревья на Адмиралтейской набережной стоят в дымке гирлянд: сиреневых, фиолетовых, розовых…

Гурьевой-Стрельчунас:

Ирина, здравствуйте!

Давно не писал — закрутился, как всегда. Не знаю дня, чтобы сесть и, мечтательно глядя на звезды, подумать, елки-зеленые, о вечном или каких-нибудь приятных пустяках. Целыми днями: тра-та-та, тра-та-та, скрип и рокот текучки. Если озарит некая светлая мысль, то тут же ее накроет гипсом текучка, и лишь к концу дня вспомнишь, что была такая мысль, да, была, и надо бы встать и записать ее в дневник, но… лень, глаза слипаются, да и новая мыслишка отвлечет от намерения.

Вот получил месяц назад у отца Константина благословение на новый роман, да шиш — пока только отдельные эпизоды, не расписался.

Читаю «Мертвые души» — как в первый раз! Да еще по книге, изданной в 1947 году, там синтаксис времен Николая Васильевича, прямая речь не через тире с абзаца, а с кавычками, что меняет восприятие текста. И размер страницы продолжительный, и фраза видна вся сразу, а не клочками, как в книгах малого или среднего формата (специально взял издание 1968 года и сравнил). Размер строки влияет на восприятие текста. Зощенко можно вложить в малый формат, а Гоголя нельзя — знаю по издательскому опыту, на себе прочувствовал. Извините, заболтался и не сразу спрашиваю, как ваши дела. Так как же они?