Петербургские очерки

 Я прежде говорил: «Прости!»
 В надежде радостных свиданий,
 Мечты явились на пути
 И с

ними ряд воздушных зданий. Там друг приветливый манил,
 Туда звала семья родная;
 Из полной чаши радость пил,
 Надежды светлые питая…
 Теперь «прости» всему навек!
 Зачем дышу без наслаждений?
 Ужель еще я человек?
 Нет!.. Да!.. Для чувства лишь мучений!
 Во мне ли оттиск Божества?
 Я ль создан мира господином?
 Создатель благ! Ужель их два?
 Могу ль его назваться сыном?..
           Шмели покоятся в дупле;
           Червяк в пыли по воле гнется,
           И им не тесно на земле.
           Им солнце светит, воздух льется.
           Им все! А мне — едва во сне
           Живая кажется природа…
           Ищу в бесчувственной стене
           Отзыв подобного мне рода!
           Вон там туман густой вдали,
           И буря тучами играет,
           Вода одна и нет земли,
           Жизнь томно факел погашает.
           Вон там на воздухе висит,
           Как странный остов, камень голый,
           И дик и пуст, шумит, трещит
           Вокруг, трущобой, лес сосновый.
 Там серый свет,
 Пространства нет —
 И время медленно ступает,
 Борьбы стихий везде там след,
 Пустыня-сирота рыдает.
           И там уму
           В тюрьме тюрьму
           Еще придумалось устроить!
           Легко ему
           Во мраке — тьму,
           В теснинах — тесноту удвоить!
 Там пушек ряд, Там их снаряд…
 На каждом входе часовые.
 Кругом крутят,
 Кругом шумят
 Морские волны лишь седые.
 Куда пойти?
 Кому прийти —
 Сюда, без ведома смотрящих!..
 И как найти к родным пути?
 Тут даже нет и проходящих!..
           Все это там, друзья, для вас,
           И редко вам на ум приходит, —
           Все это здесь, друзья, для нас…
           Здесь взор потухший лишь находит
           Пространство в нескольких шагах,
           С железом ржавым на дверях,
           Соломы сгнившей пук обшитый,
           И на увлажненных стенах
           Следы страданий позабытых.
 Живой в гробу,
 Кляну судьбу
 И день несчастного рожденья!
 Страстей борьбу И жизнь рабу
 Зачем вдохнула из презренья?
                     Скажите, светит ли луна?
                     И есть ли птички хоть на воле?
           И дышат ли зефиры в поле?
           По-старому ль цветет весна?
           Ужель и люди веселятся?
           Ужель не их — их не страшит?
           Друг — другу смеет доверяться,
           И думает, и говорит?
           Не верю. Все переменилось:
           Земля вращается, стеня,
           И солнце красное сокрылось…
           Но, может быть, лишь для меня.
 Вон там весной
 Земли пустой
 Кусок вода струей отмыла^{137}, Там глушь: полынь и мох густой —
 И будет там моя могила.
           Ничьей слезой
           Прах бедный мой
 В гробу гнилом не оросится,
           И на покой
           Чужой рукой
 Ресниц чета соединится!
           Не урна скажет, где лежит
           Души бессмертной бренна рама,
           Не пышный памятник стоит,
 Не холм цветущий — влажна яма!..
 Кто любит, не придет туда…
 Родной и друг искать не будет
 Ко мне погибшего следа:
 Его могильщик позабудет.
 Здесь имя — в гробовую тьму!..
 Добра о нем уже не скажут,
 И с удовольствием к нему
 Враги одно лишь зло привяжут.
 Погибли чувства и дела.
 Все доброе мое забыто.
 И не осмелится хвала
 Мне приписать его открыто!..
           Кукушка стонет, змей шипит,
           Сова качается на ели,
           И кожей нетопырь шумит —
           Вот жизнь кругом сырой постели.
           Песок несется, ил трясется,
           Выходит пар из мокроты,
           И ржавый мох в болоте ткется —
 Вот мне приметные цветы.
 Придет холодный финн порой —
 И в сердце страх один имея,
           Смутится самой тишиной
           И скажет: «Здесь приют злодея,
           Уйдем скорей, уж скоро ночь —
           Он чудится и в гробе смутой…»
           С колом в руках, в боязни лютой,
           Крестясь, пойдет оттоле прочь.
 О люди, знаете ль вы сами,
 Кто вас любил, кто презирал,
 И для чего под небесами
 Один стоял, другой упал!
 Пора придет. Не лживый свет
 Блеснет: всем будет обличенье…
 Нет! Не напрасно дан завет,
 Дано святое наставленье,
 Что Бог — любовь; и вам любить
 Единый к благу путь указан, —
 И тот, кто вас учил так жить,
 Сам был гоним, сам был наказан…
 Но чем сердце будет здесь,
 Которое любить умело
 И с юных лет уже презрело
 Своекорыстие и спесь?
 Что будет око прозорливо,
 Которое земли покров
 Так обнимало горделиво
 И беги мерило миров?
                     Что будет череп головной,
 Разнообразных дум обитель?
 Земля смешается с землей,
 Истлит все время-истребитель.
 Но скоро ли? Как для меня
 Желателен конец дыханья!
 Тлен благотворного огня
 Сулит покой, конец страданья!
 Но, други! В этот самый час,
 Как кончу я мой путь печальный,
 Быть может, трепет погребальный
 Раздастся в сердце и у вас…
 Или душами нет сношений,
 И чувство чувства не поймет?
 Ненужный вам для наслаждений
 Давно живет иль не живет?
           Ужель себя
           Одних любя,
 Во мне лишь средство веселиться
 Искали вы и, не скорбя,
 Могли навек со мной проститься?
           И крови глас
           Ужели вас
 Ко мне порой не призывает?
 И дружбы жар в «прости» погас —
 И стону хохот отвечает?..
           Пусть так. Забытый и гонимый,
 Я сохраню в груди своей
 Любви запас неистощимый
           Для жизни новой после сей!
           Бессмертие! В тебе одном
           Одна несчастному отрада —
 Покой в забвеньи гробовом.
 Во уповании — награда!
 Здесь все, как сон, пройдет.
 Пождем — Призывный голос навевает —
           Мы терпим, бремя мук несем,
           Жизнь тихо теплится, но тает…

Гавриил Батеньков. В крепости Роченсальм.