Петербургские поляки в городском фольклоре. Мистические тайны, предсказания, легенды, предания и исторические анекдоты

Среди польских друзей Пушкина заметное место занимают графы братья Михаил и Матвей Виельгорские (Wielhorski). Они были сыновьями польского посланника при екатерининском дворе в Петербурге. При Павле I Михаил Виельгорский, «гениальнейший дилетант», как характеризовали его практически все современники, слыл одним из самых заметных представителей пушкинского (как стали называть позже) Петербурга. Он был отмечен знаком высшего расположения императора, вместе со своим братом пожалован в кавалеры Мальтийского ордера. Виельгорский был широко известным в масонских кругах Петербурга Рыцарем Белого Лебедя и состоял Великим Суб-Префектом, Командором, а в отсутствие Великого Префекта правящим капитулом Феникса. В доме Виельгорских (Михайловская пл., 4; ныне – площадь Искусств) проходили встречи братьев-масонов ордера.

Михаил Виельгорский

Матвей Виельгорский

Кроме масонских собраний, Виельгорские устраивали регулярные музыкальные и литературные вечера. В их салоне бывали Николай Гоголь, Василий Жуковский, Петр Вяземский, Александр Пушкин, Михаил Глинка, Карл Брюллов и многие другие представители русской культуры того времени. Дом его на углу Михайловской площади и Итальянской улицы в Петербурге называли «Ноевым ковчегом». Многие произведения литературы, если верить преданиям, увидели свет исключительно благодаря уму, интуиции и интеллекту Михаила Юрьевича. Рассказывают, что однажды он обнаружил на фортепьяно в своем доме оставленную случайно Грибоедовым рукопись «Горя от ума». Автор комедии к тому времени еще будто бы не решился предать ее гласности, тем более отдать в печать. И только благодаря Виельгорскому, который «распространил молву о знаменитой комедии» по Петербургу, Грибоедов решился ее опубликовать.

Известно также предание о том, что склонный к мистике старый масон Михаил Виельгорский поведал Пушкину историю об ожившей статуе Петра, которая так поразила поэта, что не давала ему покоя вплоть до известной осени 1833 года, когда в болдинском уединении была наконец создана поэма «Медный всадник». Кстати, большинство авторитетных литературоведов рассматривают эту поэму как сознательный ответ Адаму Мицкевичу на его отношение к Петру I и Петербургу.

Среди литературных знакомых Пушкина числилась и такая одиозная фигура XIX столетия, как Фаддей Булгарин. В литературном Петербурге их вместе с его соиздателем Николаем Гречем иначе как «Братья-разбойники» не называли. Происхождение этого коллективного прозвища фольклорная традиция связывает с Пушкиным. Будто бы однажды на одном обеде, увидев цензора Семенова, сидящего между Гречем и Булгариным, Пушкин воскликнул: «Ты, Семенов, точно Христос на Голгофе». Известно, что, согласно библейской версии, Иисус Христос был распят вместе с двумя разбойниками и его крест находился как раз посередине.

Второе их прозвище среди петербургских литераторов – «Грачи-разбойники». Николай Иванович Греч в течение десяти лет служил в петербургском цензурном комитете, а Булгарин, до 1825 года исповедовавший весьма демократические либеральные взгляды, после восстания декабристов занял откровенно верноподданническую охранительную позицию и заслужил в Петербурге славу беспринципного литературного осведомителя пресловутого Третьего отделения.

Пушкин глубоко презирал Булгарина именно за это. Он хорошо знал ему цену. Если верить воспоминаниям современников, то однажды, с присущим ему ядовитым сарказмом, Пушкин сказал о Булгарине, что «где-нибудь в переулке он с охотою с ним встретится, но чтоб остановиться и вступить с ним в разговор на улице, на видном месте, на это он – Пушкин – никогда не решится». Известна убийственная эпиграмма на Булгарина. Считается, что ее авторство принадлежит Пушкину. Ее со смаком повторял весь читающий Петербург:

К Смирдину как ни придешь,
Ничего не купишь,
Иль Сенковского найдешь,
Иль в Булгарина наступишь.

Правда, Владимир Соллогуб иначе смотрит на авторство этого блестящего шедевра. Он вспоминает, как однажды они вместе с Пушкиным зашли в книжную лавку Смирдина. «Я, – пишет Соллогуб, – остался у дверей и импровизировал эпиграмму:

Коль ты к Смирдину войдешь,
Ничего там не найдешь,
Ничего ты там не купишь.
Лишь Сенковского найдешь.

Эти четыре стиха я сказал выходящему Александру Сергеевичу, который с необыкновенной живостью закончил:

Иль в Булгарина наступишь».