Петербургские трущобы

— О jа… aber das zeugt ihre edles Herz[72], — похвалила Амалия Потаповна, изъявляя ему знак благоволения рукою. — А то ж я вам буду находить un bonne nourrice pour cet enfant, s’il vous plaоt, monsieur?[73] — предложила она.

— Нет, не то! Я бы вас попросил о другом, — возразил Шадурский.

— Ganz zu ihren Dinsten, ganz! ganz![74] — любезно поклонилась генеральша, которая, благоволя к Шадурскому «за его изящные манеры», иногда для него даже время свое на лишние слова расточала.

— Я его хочу отдать на воспитание в какие-нибудь хорошие руки и буду просить вас позаботиться об этом, — предложил он.

— А зачем нельзя? Хоть в минут! Не! cela est tout à fait possible pour moi![75] — согласилась генеральша.

— Чем скорее, тем лучше!

— И то правда! А какие кондиции ваши? — спросила она, принимая деловой тон, который вмиг и уж как-то невольно, сам собою появлялся у нее, чуть только разговор начинал касаться денег, условий и т. п.

— Я вам дам единовременно десять тысяч, — говорил Шадурский, — распорядитесь ими для этого ребенка, как будет лучше, уж это вы сами знаете; а мне — чтоб уж больше никогда никаких забот и беспокойств не знать с ним, хоть и не слыхать о нем вовсе; десять тысяч, надеюсь, это слишком достаточно и даже роскошно для какого-нибудь подкидыша.

— О ja! certainement[76], — согласилась фон Шпильце. — Но скажите, vous se soupçonnez personne?[77] — с подозрительной расстановкой добавила она.

— Personne, madam[78], — ответил, пожав плечами, Шадурский.

— Und haben sie nichts genört?[79]

— To есть насчет чего это? — переспросил он.

— Un petit scandale, que est arrivе dans le grand monde…[80]

— Какой скандал? — притворился Шадурский, начав с первых же слов догадываться, в какую сторону клонит генеральша, в намерении выпытать от него что-нибудь подходящее.

— Ах, так вы не слыхали? — равнодушно и рассеянно проговорила она.

— Ничего не слыхал, а что?

— Нет, а то ж так!

— Однако?

— Non, commеrage![81] и говорить не стоит! — поспешила замять генеральша, видя, что он ничего еще не знает, и опасаясь, как бы не обмолвиться чем-нибудь лишним. «Пусть от других сплетни узнают, лишь бы от меня без нужды и без цели ничто не выходило» — было постоянным ее правилом.

Шадурский, оставшийся немало доволен тем, что она, по-видимому, не имеет на него никаких подозрений, в свою очередь тоже поспешил отклониться от дальнейшего разговора насчет скандала.

— Послушайте, Амалия Потаповна! по старой дружбе у меня к вам будет еще одна маленькая просьба! — сказал он с тем решительным выражением в лице и в голосе, с каким обыкновенно говорит человек, у которого долгое время не хватало духу начать высказывать что-либо затруднительное или неловкое и которого наконец, по пересилении самого себя, что называется, прорвало.

— Дело для меня очень близкое и интересное, — добавил он, стараясь говорить и небрежнее, и равнодушнее, чтобы смаскировать этим то маленькое волнение, которое заставило посильнее забиться его сердце от некоторой щекотливости предстоящей просьбы.

— Н-ну? — протянула генеральша, вытянув вперед свою мордочку.

— Я бы попросил вас разузнать кое-что… по секрету…

— Ага!.. je comprends… je comprends bien ça![82] — с живостью подмигнула ему Амалия Потаповна.

— Нет… да вы что думаете? — спросил Шадурский, который искал, как бы половчее объяснить ей свое дело.

— Eine Dame, glaube ich? jung und charmant?[83] — опять подмигнула генеральша.

— Нет, не совсем так… Мне бы, вот видите ли, хотелось бы знать… как вам сказать-то это?.. хотелось бы знать, кто интересовал мою жену в нынешнюю зиму, — выговорил наконец Шадурский, стараясь принужденными улыбками смягчить смысл своей фразы и потупясь, чтобы не встретиться с взглядом генеральши.

Эта последняя действительно глядела на него во все свои толстые, изумленные глаза.

— Как!.. — воскликнула она, — aber sie selbst?[84] Такой прекрасный, красивый мужчин! Est-ce possible?[85]

Шадурский покраснел и еще более потупился. Ему окончательно стало неловко. Он закусил губу и пожал плечами.

— Non! vous vous trompez, monsieur![86] — сказала она решительным и разубеждающим тоном. — Я ж ничего не знаю, а я бы все знала, кабы что было… Et dans le monde on n’a jamais parlе de cela! [87]

— Да в свете-то, может, и точно никто не знает, — согласился Шадурский, — но… я имею некоторые причины предполагать…

— Да! а то ж я и забыла! ведь вас не было по зиме! — домекнулась m-me фон Шпильце.

— Ну, вот то-то же и есть!.. Я не то чтобы из ревности… а так, собственно…

— Ah, oui! monsieur est un peu curieux! ich verstehe[88], — любезно поддакнула генеральша.

— Ну, понятное дело!.. — подхватил Шадурский. — Спросить ее самое, согласитесь, не совсем-то ловко: может быть, я и ошибаюсь; а между тем хотелось бы знать кто… Дело прошлое, — продолжал он, как бы оправдывая не то себя, не то супругу, — дело прошлое — и я нисколько не претендую… в наш век… тем более Жорж Занд… Вы понимаете!

— N-nu ja-a![89] понимай!