Петербургские женщины XIX века

О питании семейных рабочих-текстильщиков рассказывает М. Давидович: «Первым блюдом, в артелях и семьях одинаково, в большинстве являются капустные щи. Реже наблюдается чередование щей и картофельного супа… Большее разнообразие, в виде борща, вермишели, горохового супа, встречается почти исключительно у семей с матерью дома… Вторым блюдом была обычно поджаренная картошка с салом (в частности, у питавшихся в артели) или с постным маслом (у „рядовых“ рабочих, причем не только в пост). У половины обследованных семей второе блюдо бывало лишь по праздникам. В большинстве при этом оно состоит из жареного картофеля и в меньшинстве — из поджаренной колбасы (самый худший сорт…) или печенки. Очень часто, кроме того, в семьях — праздничный пирог с рисом или салом. В артелях вторым блюдом в праздник бывает обыкновенно жаркое, изредка встречающееся и в зажиточных семьях. В тех семьях, где второе блюдо бывает и в будни, им наряду с жареным картофелем является каша, преимущественно гречневая…

…Творческая деятельность хозяйки в области семейного питания относится не столько к обеду, составные части которого — мясо и овощи — в семьях обеих категорий потребляются приблизительно одинаково, сколько к завтраку и ужину. Семьи без хозяйки для простоты отдуваются чаем и кофе с хлебом, семьи с хозяйкой предпочитают создать закуску. Этим-то и объясняется большее потребление сахару у первых, на первый взгляд как будто говорящее не в пользу хозяйки… Так выражается общеизвестный факт замены горячей пищи чаепитием». О недостаточности питания рабочих беспокоятся все санитарные врачи и в столице, и в провинции. Один из них — И. П. Сидоров — пишет: «Есть такие семьи, матери которых вынуждены, кормя детей, рассыпать кашу тонким слоем по столу и заставлять детей есть кашу щепотками, так как ложка при такой трапезе слишком большое орудие».

Актрисы

Театры были особым замкнутым мирком, в котором женщины, с одной стороны, свободны от большинства условностей, с другой, часто становились игрушкой мужских страстей. Актрис, балерин, певиц «увозили», за ними «волочились», с ними «сходились», «приживали детей», их «обеспечивали» и выдавали замуж, но на них очень редко женились. Судьба знаменитой «крепостной актрисы» Прасковьи Ковалевой-Жемчуговой показывает, насколько глубока была пропасть, разделявшая актрису и дворянина в начале XIX века. Для того чтобы этот брак стал возможен, Прасковье быстро придумали происхождение от «польских дворян Ковалевских».

Об истории российского театра написаны тысячи томов. Задача автора скромнее: показать читателю несколько зарисовок среды, в которой жили и творили русские актрисы, и несколько характеров, сформировавшихся в этой среде.

В начале XIX века в Петербурге было три труппы: русская, французская и немецкая. Все они находились на содержании у Дирекции императорских зрелищ и музыки. Труппы попеременно выступали на сценах различных театров: Эрмитажного, Большого или Каменного на Карусельной площади (ныне — здание Консерватории на Театральной площади), Малого, находившегося на Невском проспекте близ Аничкова моста, на театральной сцене Дома Кушелева (Дворцовая площадь). В течение XIX века открылись Александринский, Михайловский, Мариинский и Каменноостровский театры. В начале XIX века, в 1803 году, артистов разделили на драматическую и музыкальную труппы, музыкальная в свою очередь разделилась на оперную и балетную. Автором этого разделения стал Катерино Альбертович Кавос, возглавивший оперу в Санкт-Петербурге. Однако, несмотря на разделение трупп, в них сохранялось общее руководство, администрация, общая костюмерная и т. д.

Актрисы, как и актеры, выходили на сцену из стен Петербургской Театральной школы разных специальностей, созданной в 1779 году на базе Танцевальной школы. О царивших там нравах вспоминает Авдотья Яковлевна Панаева, выросшая в актерской семье: «Программа наук в школе была хорошая, но учение было плохое, так что исключенный воспитанник не мог себе найти заработка. Других театров, кроме императорских, тогда не допускалось…

На третий же день меня с братом отправили в театральную школу. Многие воспитанницы знали меня, но все-таки обступили и стали расспрашивать: каким образом я попала в школу? Узнав, что я тоже буду ходить в классы на уроки, они заявили мне, чтобы я подчинилась их установленным правилам: „Никогда не отвечать уроков учителям“. Но когда я заметила, что учителя могут пожаловаться на меня, они уверяли, что не посмеют! Я была поражена, как взрослые воспитанницы обходятся с учителями. Если учитель их спрашивал урок, то они все только восклицали: „Да, страсти, девицы!“ — и отворачивались с презрением от него. Если же он настаивал, то ему все разом восклицали: „Да, девицы! Несчастный!..“ — и потом прибавляли: „Мы ваших уроков не учили и не будем учить“. Учитель пожимал плечами, развлекал учениц посторонним разговором, чтобы только они не разбежались из класса.