Петербургские женщины XIX века

Да и для самой переводчицы выгоднее валять скорее. Двенадцать, пятнадцать рублей с листа. Эта плата не располагает человека к лености.

Трещит перо.

„Поздно ночью, прокрадываясь к дому своей возлюбленной, увидел ее собаку, сидеть одной на краю дороги“.

„Он вспомнил ее слова: „Я была любовницей графа, но это не переначнется““.

Бумага свистит.

„Красавица была замечательно очаровательна. Ее смуглые черты лица были невероятны. Крупные котята (chatons — алмазы) играли на ее ушах. Но очаровательнее всего была ямочка на подзатыльнике красавицы. Ах, сколько раз — увы! — этот подзатыльник снился Гастону!“

Шуршит словарь.

„Зал заливался светом при помощи канделябров. Графиня снова была царицей бала. Она приехала с дедушкой в открытом лиловом платье, отделанном белыми розами“.

„Амели плакала, обнимая родителям колени, которые были всегда так добры к ней, но теперь сурово отталкивали ее“.

„Она была полного роста, но довольно бледного“.

„Он всюду натыкался на любовь к себе и нежное обращение“.

Вот передо мною серьезная работа — перевод какой-то английской богословской книги.

Читаю:

„Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне“.

Что такое? Что же это значит?

Это значит вот что:

„Блажен приведший всю паству свою, но блажен и приведший одну овцу, ибо и он упокоится в селениях праведных“.

Все реже и реже шуршит словарь. Навык быстро приобретается. Работа приятная. Сидишь дома, в тепле. Бежать никуда не надо. И знакомым можно ввернуть словечко, вроде:

— Мы, литераторы…

— С тех пор как я посвятила себя литературе…

— Ах, литературный труд так плохо оплачивается… У нас нет ничего, кроме славы!»

Но профессия переводчицы стала востребована прежде всего потому, что к книгам потянулись люди малообразованные, у которых не было нескольких лет на изучение иностранных языков, потому что они трудились всю свою жизнь.

Одной из этих переводчиц была, например, Анна Николаевна Энгель гардт, выпускница московского Елисаветинского института, которая подарила русским читателям, не знавшим французского, «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, «Эмиля» Руссо, «Сентиментальное воспитание» Флобера и сочинения Золя. Анна Николаевна принадлежала к числу сторонниц женского равноправия; она стала первой женщиной-конторщицей, работавшей в книжном магазине, возглавляла кружок женщин-издательниц. Она печатала фельетоны из заграничной и провинциальной жизни, передовые статьи, политические обозрения, разборы произведений иностранной словесности в «Биржевых Ведомостях», «Голосе», «Русском Мире», «Санкт-Петербургских Ведомостях», вела колонку «С театра войны» в 1870–1871 годах. Сотрудничала также в «Отечественных Записках», «Неделе» и других изданиях.

Постепенно женщины, которые, подобно Анне Николаевне, хотели большего, стали не исключением, а правилом. Они искали для себя новое место в мужском мире.

Институтки

После смерти Екатерины II патронат над Смольным институтом приняла новая императрица — супруга императора Павла Мария Федоровна. В это время там обучались 503 воспитанницы. О том, каких взглядов на женское образование она придерживалась, лучше всего свидетельствует запись в ее тетради, сделанная еще в родительском доме и озаглавленная «Philosophie des femmes» («Философия женщины»).

«Нехорошо, по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, иметь наблюдение за прислугой, блюсти в расходах бережливость — вот в чем должно состоять ее учение и философия».

Новая патронесса резко изменила программу преподавания в женских институтах: с 1797 года прекращается преподавание женщинам литературы и естественных наук. Во времена Марии Федоровны получила хождение книга «Отеческие советы моей дочери», в которой, в частности, утверждалось: «Бог и человеческое общество хотели, чтобы женщина зависела от мужчины, чтобы она ограничила круг своей деятельности домом, чтобы она признавала свою слабость и преимущество мужа во всяком случае и снискала бы его любовь и приязнь скромностью и покорностью…»

Женщина должна быть «совершенная швея, ткачиха, чулочница, кухарка; должна разделять свое существование между детской и погребом, амбаром, двором и садом». Так были сведены на нет достижения женского образования, копившиеся на протяжении XVIII века.

Мария Федоровна также выступала за строгое сословное разделение учениц.

«Признаюсь, — писала она, — что вижу большие неудобства в смешении благородных девиц с мещанскими, ибо несомненно, что обязанности и назначение последних во многих отношениях различествуют от обязанностей и назначения благородных девиц… Приобретение талантов и приятных для общества искусств, которое существенно в воспитании благородной девицы, становится не только вредным, но и пагубным для мещанки, ибо это ставит ее вне своего круга и заставляет искать опасного для ее добродетели общества… Стало быть, непременно надо их (т. е. благородных и мещанок) разделить».

* * *