Петербургский изгнанник. Книга первая

— Скажите, граф, истинно ли заблуждение автора зловредной книги исходило от того, чтобы прослыть смелым писателем?

Свободолюбие Радищева сильно встревожило императрицу. Запуганная крестьянским восстанием Емельяна Пугачёва и революцией во Франции, Екатерина усматривала в Радищеве бунтовщика хуже Пугачёва. В его книге императрица видела выпад против себя.

Императрица невольно вспомнила, как впервые, открыв страницы «Путешествия», стала читать эту книгу, полную самых дерзких, самых смелых слов, направленных против самодержавной власти и крепостничества о России. Это был боевой призыв к новому бунту, к новой крестьянской смуте. Она и не заметила, как её шалость с вольностью зашла слишком далеко и стала опасна для государства и прочности царского престола.

Её глубоко возмутил описываемый в книге сон, в котором царь, прозрев, вдруг понял притворные ласки жены, чувствующей к нему отвращение. Не был ли то прямой намёк на её личную связь с светлейшим князем Григорием Потёмкиным, к которому она уже охладела?

— Всещедрая государыня, кающийся перед царицей, кается перед богом…

Тщеславная немка поспешила принять решение. Она величаво потянулась рукой к колокольчику на столе и позвонила. Тотчас же на коротких ногах вкатился Храповицкий.

— Уведомьте графа Якова Александровича, чтоб снарядил курьера с повелением снять оковы с Радищева…

Воронцов прижался холодными губами к пухленькой руке императрицы. Храповицкий легко выскользнул из комнаты.

Екатерина вздохнула. На лице её отразилась минутная жалость. Но это было не всё. Ей хотелось теперь добиться от Воронцова того, что её интересовало.

— Скажите, граф, — начала Екатерина, — не сделана ли была ему мною какая обида, что он вознамерился сочинить свою злую книгу?

Глаза её наполнились густой синью. Она допытывалась и хотела услышать от графа, что же заставило Радищева написать такое сочинение. Императрица была слишком, самолюбива и не забывала обид, нанесённых ей.

Александр Романович не мог ответить положительно. Он понимал, что идейный подвиг Радищева нельзя было объяснить никчёмной игрой самолюбия. Не потому он написал свою книгу, что не имел входа в чертоги её величества. Радищев всегда был честным человеком в глазах Воронцова, и граф не сомневался в идейной чистоте его подвига. Воронцов знал, что великие освободительные идеи Радищева были неприемлемы и возмущали Екатерину, не мог их разделять и он. Охваченная страхом перед революцией, императрица представляла себе всю опасность от распространения его книги, понимал это и граф. И если сейчас Екатерина уступила просьбе Воронцова, то исходила она не из человеколюбия к автору книги. Иные побуждения руководили её поступком.

Родной брат президента коммерц-коллегии — Семён Романович Воронцов служил в английском посольстве. Александр Романович мог известить его об их сегодняшнем разговоре. Этого не учитывать императрица не могла. Голос Семёна Романовича в Европе мог быть для неё неблагожелательным в среде английской дворцовой знати.

Дела русского посла в Англии шли как нельзя лучше, и Екатерина торжествовала. Молодой английский дипломат Уильям Питт Младший — её противник, мечтавший о расширении торговли в турецких водах, не хотел, чтобы Россия завладела устьями крупных рек, впадающих в Чёрное море. Он пытался запугать Екатерину войной, снаряжая флот для похода в Россию, но императрица знала, что граф Семён Романович Воронцов, ревностный и смышлёный человек в таких делах, предпринял всё, чтобы политика Питта встретила жестокое сопротивление в парламенте. Воронцов сумел утвердить в Англии мнение о выгодах балтийской торговли, и британские купцы слышать не хотели о войне с Россией.

Знаменитый оратор Фокс нещадно поносил Уильяма Питта. Английские газеты также обрушились на него, как этого хотел русский посол и желала Екатерина II. Она подумывала теперь о том, чтобы приобрести через Воронцова бюст Фокса, установить его перед своим дворцом и тем ещё больше взбесить потерпевшего поражение английского министра.

Честолюбивые замыслы Екатерины II могли быть легко расстроены именно там, где дороже всего для неё было соблюсти мнение о достоинствах мудрейшей и просвещённой императрицы России.

— Какие суждения в дворянской фронде? — опять спросила Екатерина. Она была совершенно откровенна в своих намерениях узнать от Воронцова больше подробностей. Императрица упорно выспрашивала. Она умела это делать, как и умела тонко льстить, внимательно слушать и понимать, говорить человеку когда нужно «да» и когда «нет». Но в разговоре с Воронцовым это умение не помогало. Александр Романович, прекрасно знавший, что приговор суда над Радищевым и смягчение его Екатериной заставили содрогнуться многих, не считал нужным прямо ответить императрице.

— Ваша милость благословлена светом.

— Что я могла поделать с опасным врагом?

Екатерина набожно скрестила на груди руки и молитвенно подняла холодные глаза.

— Всевышний увенчал наши неусыпные труды вожделенным миром со Швецией. Я повелела не лишать Радищева живота…