Петербургский сыск. 1870–1874

– Когда мне извозчик сказал, что господина Евсеева нет больше часа, я заподозрил неладное, – теперь он говорил размеренно, не глотая слова, как давече перед центральными дверьми, – я прошел ко входу. Обычно мы пользуемся со стороны Почтамтской. Я прошел сюда, – указал рукою, – света здесь нет, поэтому зажег спичку. А когда увидел бедного Александра с ножом в груди, так сразу же послал за полицией.

– Благодарю, – начальник сыска посмотрел в верх на черные провалы окон и о чем—то задумался, – а вчерашним вечером не Евсеев ли занимался почтовыми отправления?

– Насколько я знаю, да, – сказал Коробкин, – и вчера был он.

Несколько минут стояли в молчании.

– Что, Иван Дмитриевич, – раздался позади голос товарища прокурора, – видно начало положено? А где же Ваш верный Санчо Панса? Уже послан с поручением?

– Совершенно верно, – улыбка сверкнула в свете фонаря, – наша доля, как у гончих, ножками все, ножками, а чтобы ножки не уставали то больше головой и нам редко удается посидеть в удобном кресле.

– Понимаю, понимаю, – чиновник не почувствовал сарказма в словах начальника сыска,

– Господин Коробкин, – обратился Путилин к стоящему в стороне представителю почтового ведомства, – скажите, а кто имеет ключ от заднего входа?

– Не могу в точности сказать, – на секунду он умолк, словно припоминая, – наверное, дежурный чиновник, хотя об этом больше может поведать столоначальник, ведающий отправкой почтовой корреспонденции.

– Как часто перевозятся крупные суммы?

– Да, почитай, каждый день.

Зажглась спичка, осветив лицо прокурорского чиновника, и по двору заструился запах дорогого табака от, недавно вошедших в моду, сигарет.

– Иван Дмитриевич, – помощник прокурора подошел ближе, окуривая клубами приятного дыма, – мне не хотелось быть Вам в тягость, вижу, что только отвлекаю, тогда с Вашего ведома позволю себе удалиться. Я заеду сегодня к Вам.

В ответ на тираду Путилин только кивнул головою, не заботясь, увидел его жест собеседник или нет.

«Баба с воза – кобыле легче, – мелькнуло у начальника сыска, – лишь бы не было помех.»

В свой кабинет на Офицерской начальник сыска вернулся только в четвертом часу, когда усталость брала свое. Предупредил дежурного офицера о том, чтобы разбудил в семь часов и уснул прямо в кресле. Утром поднялся до стука в дверь, привел себя в порядок и, хотя отдыхал несколько часов, но чувствовал не разбитым, а набравшимся сил. Бывало так всегда, когда появлялось новое дело, занимался им почти без сна, считая преступление, каким бы оно ни было: убийством, кражей или мошенничеством, личным оскорблением.

Раздался тихий едва слышимый стук.

Путилин улыбнулся, так никого не разбудишь, не то, что уставшего человека. Не успел открыть рот, чтобы произнёсти разрешение войти, дверь медленно открылась, и показалось осунувшееся лицо Михаила.

– Иван Дмитрич, – на лице появилась добродушная улыбка, – а я боялся потревожить.

– Заходи.

– Иван Дмитрич, – говорил Жуков, пока шел к столу, – разыскал наших почтальонов, пришлось…

– Миша, избавь меня от подробностей, давай по сути дела.

– Я не стал их расспрашивать. Они ничего не знают о случившемся вечером. Оба живут в Дыбуне, пока их разыскал, – Михаил махнул рукою, что, мол, не о том, – они в камере допросов.

– Веди сюда, – распорядился хозяин кабинета, – и вот еще что. Где Яковлев?

– А, – не сразу сообразил помощник, – в холодной.

– Ладно, – Иван Дмитрич посмотрел в окно, где уже солнце осветило проснувшийся город, – после них давай этого Сашку.

– Будет исполнено, – по военному Михаил щелкнул каблуками нечищеных ботинок, развернулся и совсем нестроевым шагом пошел к двери.

– Миша, – сказал вдогонку начальник сыска, – ты обувку—то почисть.

Робко ступая по дубовому паркету, в кабинет шагнул первый почтальон, накануне вечером занимавшийся погрузкой с убитым.

– Здравия желаю, – тихо после того, как прокашлялся в кепку, произнёс вошедший.

– Доброе утро! – ответил на приветствие хозяин кабинета, – проходите, присаживайтесь, – показал рукою на стул.

– Благодарствуйте, – смутился почтальон, – привычнее стоя.

– Садитесь, садитесь, в ногах правды нет.

– Благодарствую, – бочком придвинулся к стулу и присел на самый край, готовый в любую минуту вскочить.

– Скажите, любезный, – Иван Дмитриевич откинулся на спинку кресла, – вчера вечером вы грузили корреспонденцию?

– Так точно, – опрашиваемый в волнении сжимал в руках кепку, – вчерась три раза из почтового дома обозом ездили: два раза двумя колясками, а под вечер на трех едва поместилось.

– Сколько вас было?

– Как и положено, трое: Александр Никифорыч за старшего и мы с брательником. Трое было.

– Что за конфуз вышел с разъездным?

– Дак…

Пролетки остановились насупротив почтового вагона. Евсеев распорядился подчиненным почтальонам и извозчикам начать погрузку в вагон.

Привычное дело: из колясок подавали пакеты и мешки, которые переносили в вагон, где их принимал разъездной железнодорожный почтальон.

Александр Никифорович оформлял документы.

– Давайте, – говорил он, – шевелитесь, сегодня последний у нас.

Да и без понуканий подчиненные знали свое дело.