Петербургский сыск. 1874—1883

Яну Карловичу доложил Фёдор:

– Иду, – сухо сказал Гот и поставил чашку на блюдце.

– Доброе утро, – приветствовал хозяин фабрики сыскного агента, – надеюсь, с хорошими известиями?

– Не совсем, – уклончиво ответил Лерман.

– Деньги пропали? – по спине господина Гота пополз холодок.

– Нет, деньги в целостности вы получите чуть позже, есть одно обстоятельство неприятное для вас.

– Деньги целы, фабрика не горит, а остальное мелочи. Рассказывайте, Пётр Павлович, я горю весь в нетерпении.

Не успел коллежский секретарь открыть рта, как снова явился Фёдор и доложил, что просят принять господин Шляйхер, явившийся в сопровождении с господином Никитенко.

Гот растерянно посмотрел на сыскного агента.

– Зови, – коротко за хозяина ответил Лерман.

В кабинет хозяина фабрики несмело первым вошёл Мартин Никитенко, уставив глаза в пол, и не делая попытки поздороваться, за ним щуплый Лёва, улыбаясь во весь рот.

– Господа, – начал было господин Гот.

– Ян Карлович, будьте любезны, распорядиться, чтобы пригласили к нам вашего старшего сына.

– Иоганна?

– Да, его.

– Но я…

– Ян Карлович, я поясню всё позже.

– Фёдор, ты слышал?

– Так точно.

Дверь отворилась и на пороге кабинета застыл, увидев Мартина, невысокий плотный мальчишка с гладко уложенными волосами и ямочками на щеках. Взгляд начал бегать с отца на незнакомых людей и потом останавливался на младшем Никитенке, рот открывался и закрывался, словно у рыбы выброшенной на берег, но ни единого звука не вырывалось.

– Расскажите, наконец, что здесь происходит? – Недовольнвым голосом проскрипел господин Гот.

– Раз уж все участники этой истории в сборе, то разрешите начать. – Сказал Лерман, подходя к Иоганну, достал из кармана письмо и протянул мальчишке, тот взял листок бумаги, даже не взглянув на него, опустил вниз, – Иоганн, вам знакомо это письмо?

– Нет, – едва слышно выдавил из себя сын Гота.

– Позвольте, – хотел вступиться за сына Ян Карлович, но Пётр Павлович, подняв руку, призвал хозяина к тишине.

– Значит, не знакомо?

– Да?

– Хорошо, тогда расскажу, как было дело. Вчера утром этот молодой человек, – Лерман указал рукой на Иоганна, – положил в стопку пришедшей корреспонденции письмо. Я сразу же догадался, что это сделал кто—то из домашних, во—первых, письмо без марки, но главное, что утром не приходил никакой посыльный, значит, подложено живущими в доме. Потом, когда мы приехали за конвертом, он исчез. Подозрение могло пасть, либо на слуг, либо… на вас, молодой человек, – Пётр Павлович положил руку на плечо мальчишки, – слуги отпали из—за «Отечественных записок», не учёны грамоте. Там, в январском номере напечатан роман английского писателя Джорджа Селеота, в котором говорилось в том числе и о вымогательстве. Так, Иоганн?

Мальчишка молчал.

– Таинственность, загадки, приключения, вот вы, господа, и решили совершить такой проступок, вы, Иоганн, наблюдали из окна брата, делает ли Ян Карлович всё, согласно посланной инструкции, или нет. Вы, господин Никитенко, играли роль посланца.

– Папенька, – вскричал покрасневший сын господина Гота, – мы не ради выгоды или собственных игр это затеяли, русские войска воюют за свободу Болгарии, а мы здесь сидим чаи распиваем, все твердите молоды, молоды, а нам хочется принести пользу Государю, вот для этого нам надо были деньги, чтобы добраться на Балканы, именно поэтому мы написали, – из Иоганна, словно выпустили пар, он тихо добавил, – подмётное письмо.

Мотив убийства, 1880 год

Пристав 1 участка Рождественской части подполковник Звержинский прохаживался вдоль особняка, хмурым видом давая понять подчинённым, что занят не очень приятными мыслями. Да и было от чего. В седьмом часу прибежал полицейский и сбивчиво доложил, что в доме господина Фролова совершено преступление.

На вопрос «какое?»

Последовал незамедлительный ответ:

– Не могу знать.

Пришлось оставить на столе недопитый чай и следовать на Мытнинскую улицу, где подле дверей в особняк начали толпиться любопытные, прослышавшие то ли про зверское убийство, то ли про ограбление, то ли ещё про что. Слухи передавались разные. Только невозмутимые два полицейских, стоявших у входа, высились истуканами и на вопросы не могли толком ответить, ибо сами не знали, что в доме произошло.

Трёхэтажный особняк выходил фасадом на Мытнинскую улицу, а двумя флигелями, пристроенными позднее, охватывал небольшой дворик, выходивший в Овсянниковский сад. Вот подле него, заложив руки за спину, вышагивал Василий Александрович, ожидая не только судебного следователя, за которым послал сразу же, но и агентов из сыскной полиции. Не хотелось ходить перед толпой. И так приятного мало, что на порученном участке совершено очередное преступление.

Судебный следователь Никольский и начальник сыскного отделения Путилин подкатили на экипажах одновременно, словно состязались, кто прибудет первым.

Маленький, коротконогий с выпирающим брюшком, которое выпирало из расстегнутого пальто, лысиной, прикрытой остатками волос с боков и сзаду головы, Никольский, отдуваясь, произнёс:

– Ни свет, ни заря, а мы уж на ногах, преступников ищем.