Петербургский сыск. 1874 год, февраль

Миша обиженно засопел, но промолчал. Памятуя о том, что шуметь не следует.

Он в щель видел, как через некоторое время женщина повернула голову к двери, а Шустов даже не оторвал щеку от ладони, то ли не слышал, то ли был сильно пьян, что не в состоянии даже подняться со стула.

Девица подошла к двери и приоткрыла её. Что там у неё спрашивали. Жуков не слышал, но Катерина отступила в сторону, пропуская первым Ивана Дмитриевича, потом Соловьёва, а уж завершал процессию – дворник.

– Катерина Иванова? – то ли вопрос прозвучал в устах Путилина, то ли утверждение.

– Да я, – ответила девица, – вон Спиридон Матвеич подтвердит, – она кивнула в сторону дворника.

– А это стало быть Григорий Шустов?

– Он.

Григорий даже не открыл глаза, а только причмокнул губами.

– Пьян?

– Немножко, – а потом спохватилась и тихо с придыханием спросила, предчувствуя беду, – а вы кто будете?

– Мы, Катерина, из сыскного отделения.

Девица не вскрикнула, не забилась в истерике. А как стояла около кровати, так в бессилии на нее присела, закрыв руками лицо.

– Что ж он сотворил, окаянный?

Иван Дмитриевич взял Шустова за одну руку, Соловьёв за другую. Приподняли. Гришка открыл глаза, посмотрел на нежданных гостей.

– Я …п..ть хчу. – с расстановкой глотая буквы, выдавил из себя Шустов, – Кать, д… ди к… мне.

– Тише ты, – твердо сказал Путилин. – поедешь с нами, там и выспишься.

– Не… хчу…. – твердил Гришка, – не… хчу… – итак заладил, пока не посадили в сани и не привезли в сыскное, где он в камере свернулся клубком на полу и заснул. Не принося больше никакого неудобства ни себе, но агентам.

Уже будучи в своём кабинете, Путилин, скидывая с плеч пальто, произнёс:

– Если по чести, то не ожидал я такого исхода, – и только сейчас почувствовал, как озяб, пока ехали по пустынным улицам. Все—таки зима.

– Здоров детина, – Жуков потирал руки, перчатки позабыл одеть. А держать в карманах руки побоялся. А вдруг спокойный и пьяный Гришка начнёт буянить. Никогда не угадаешь, что у такого на уме.

– Складно вышло. – подал голос Соловьёв.

– Как там Волков? – Миша вскочил со стула, намереваясь спуститься в комнату дежурного чиновника.

– Отвезли домой, – Путилин подошёл к окну, покрытому причудливыми белыми узорами, – осторожней надо быть, господа, осторожней. Сколько раз предупреждал. преступнику терять нечего, особенно, если наведываетесь в его гнездо. Там он, как рыба в воде, знает и ходы, и выходы…

– Но… – начал было Жуков, но Иван Дмитриевич так на него взглянул, что Михаил умолк и, казалось, стал меньше на вершок.

– Потому, что там его дом, а мы – не званные, я бы сказал, нежелательные гости, с которыми он встречаться не имеет никакого желания. Теперь же, езжайте по домам, жду вас в полдень. Предстоит не менее трудный день, чем прошедший. Вы мне нужны отдохнувшие и без следов бессонницы на лице, – Путилин посмотрел на Мишу, тот покрылся румянцем, хотел было что—то сказать, но сдержался, – господа, вы свободны.

Соловьёв кивнул и направился к выходу, вслед за ним поднялся со стула и Миша.

– Все—таки…

– Ступай, ступай, – устало перебил его Иван Дмитриевич, – потом побеседуем, а теперь нужен отдых. Вижу глаза у вас слипаются, так что ступай.

Когда за Мишей закрылась дверь, Путилин подошёл к дивану и опустился на него. В душе была и пустота, и какая—то непонятная радость. Может, действительно, то дело четырёхлетней давности, наконец, получит продолжение. А, дай Бог, и завершение. Ведь столько сил отдано, даже по сию пору не отпускает. Лежит тяжким бременем на душе. Таких дел, как в Шуваловском парке, хватает, из десяти кровавых в пяти или шести злодей несёт наказание, не из—за лености сыскного, а так уж происходит, приходится учиться каждый день и даже каждый час. Но вот это прекрестенское почему—то вонзилась иглою и не отпускает. И если бы чей знакомец был убиенный, а так не даёт покоя, хоть кол на голове теши.

Иван Дмитриевич на плечи меховое пальто и присел на диван. Он никогда не планировал. как поведёт допрос. Всегда получалось не так, как хотелось бы, поэтому надо со вниманием следить за каждым словом допрашиваемого. Иной раз он, словно устрица, закрыт со всех сторон, не подступиться. Вот тут и надо вести беседу о постороннем, ничего не значащем, чтобы ракушка сама собой приоткрылась или хотя бы щёлочка образовалась. А там…

Вот с Гришкой Шустовым. Неизвестно, как пойдёт дело. Если скажет «ничего не знаю, ничего не видел, наговоры на меня, бедного». Вот тут и тупичок появиться, кроме разбойничьего нападения и отсутствия адресного билета, ничего нет. Даже паспорт имеется на имя Григория Петровича Шустова, тридцати двух лет, православного, крестьянина Новгородской губернии. Стоит, конечно, запросить управление местного полицмейстера на предмет, нет ли за задержанным грехов. Не подан ли он в розыск.

Глаза начали слипаться, и Путилин не заметил, как провалился в сон. То ли ламповый огонек убаюкал, то ли голова устала от постоянных мыслей и решила дать отдых хозяину.