Петербургский сыск. 1874 год, февраль

– Это, Иван, к тому, чтобы мы искали лучше и не надеялись на судью.

– Тоже верно, ты отдыхай. Набирайся сил, скоро пригодятся. По лицу штабс—капитана видел, что он тоже ухватился за кончик ниточки. Так вот все пока идёт довольно хорошо, – успокоил Ивана Андреевича Соловьёв.

Не смотря на девятый час, улицы обезлюдили, то ли от усилившегося мороза, то ли по иной причине, но Соловьёв шёл по Большой Морской почти в одиночестве, если не брать в расчёт городовых, несших службу у полицейской части и поодаль у управления градоначальника.

Дежурный чиновник на вопрос ответил, что Путилин в своём кабинете один. С четверть часа тому Орлов и Жуков покинули сыскное отделение. Нет, говорил чиновник, возвращаться не собирались.

Соловьёв постучал и сразу же открыл дверь. Иван Дмитриевич не успел поднять головы. Что—то писал.

– Слушаю, – произнёс Путилин и только после того, как посмотрел на вошедшего, – а, Иван Иваныч, а я уж думал чиновник по мою душу. Проходите, как себя Волков чувствует? Не нужно ли чего? Не то он всегда молчком, а у самого, как я знаю, в животе сильные боли присутствуют.

– Хотя держится молодцом, – Соловьёв присел, только расстегнув пальто, шапку снял, ещё поднимаясь по лестнице, и сейчас держал в руке, – но несколько дней покоя ему нужны, как воздух.

– Не смотрите на меня так, Иван Иваныч, у меня нет никакого желания привлекать его к розыскам. Пусть здоровьице сперва подлечит. Это, на мой взгляд, важнее всего. Я не собираюсь терять такого молодца.

– Не сомневался.

– Только вот завтра, Иван Иваныч, придётся мне применить начальствующий тон, – у Соловьёва на лице появилось удивлённое выражение, – и отправить непослушного великовозрастного детятю домой поправлять здоровье.

– Ах, это, – засмеялся Соловьёв, – только вы его не крепко распекайте.

– Как уж получится, – погрозил пальцем Путилин.

– Иван Дмитрич, – посерьёзнел Соловьёв, – теперь спустимся с небес на грешную землю. Как я понимаю, и Миша, и Василий Михайлович заняты убийствами на Курляндской?

– Совершенно верно.

– Мне же надо продолжить прекрестенское дело?

– Вы сами прекрасно все понимаете.

– Но мне бы хотелось все—таки получить от вас…

– Знаете, Иван Иваныч, я, как и вы хотел бы благополучного исхода для данного дела, но, ей Богу, у меня у самого нет никаких мыслей по продолжению расследования. Может быть, мы вместе решим, что делать дальше?

– Иван Дмитрич, может, я проверю, не съехал ли Синельников с квартиры?

– Я тоже думаю, надо начинать с этого. Если он уехал, то придётся искать по всей России, а это чревато многими трудностями.

– Я это понимаю, поэтому и прошу разрешения на некоторые самостоятельные действия.

– Иван Иваныч, мне больно слышать такие слова. Я никогда не препятствовал самостоятельным решениям, даже поощрял, ведь расследование зависит не от одного человека. – Путилин склонил голову набок, показывая, что мнение агентов не пустой звук.

– Вы знаете, Иван Дмитрич. Для меня, – лицо Соловьёва стало серьёзным, – дело в Шуваловском не было просто рядовым делом, а задело, что мы, сыскная полиция, не смогли поймать злоумышленника, словно малые дети тыркались в непотребное и остались с носом. Нет, – Иван Иванович постучал в запальчивости рукой по столу, – мы его найдём и не позволим безнаказанно измываться над законом.

– Вы правы, сейчас проверяйте Синельникова, но чтобы ни одна душа не узнала о проверке.

– В этом не сомневайтесь, и сделаю все, как можно незаметнее, но не могу отвечать за тех, у кого спрашиваю.

– Иван Иваныч, вы же, как истый агент сыскного, должны видеть, с кем можно говорить начистоту, а кто не заслуживает откровенных слов, а с кем можно и поговорить по душам.

– Я понимаю.

– Иван Иваныч, вы же не первый год ловите злодеев, что вам истины проповедовать.

– Мне нечего возразить.

– Тогда, я думаю, вы не примените узнать, об этой личности все, что можете раздобыть?

– Так точно.

– Так и у вас должны быть свои соображения, не соизволите ли поделиться?

– С превеликим удовольствием. – Иван Иванович провёл рукою по лицу, – извольте. Ежели господин Синельников соизволил поиметь в руках ту сумму, о которой говорит Шустов, а именно тридцать тысяч, пусть даже в процентных бумагах. Это согласитесь большие деньги, то не в кубышку он их спрятал? А, как рачительный хозяин, должен был вложить в какое—то дело? Так?

– Не совсем согласен. Синельников – преступник и для него деньги – это бумага для достижения низменных целей, пусть даже для покупки собственного дела.

– Это все верно, но ведь все равно должны проявиться эти деньги?

– Может быть.

– Или он мог не удержаться от соблазна потратить полученные неправедным путём деньги исключительно на свои нужды.

– Мог, но Синельников умён, исходя из полученных нами сведений, поэтому расчётлив и от этого не мог тратить полученные деньги направо и налево. Я думаю, здесь стоит копать в ожидании результата.

– Может и вы, Иван Дмитрич, и правы, но полученный результат покажет.

– Не смею возразить.