Василекъ снова стала переспрашивать Шепелева о томъ-же приключеніи съ нимъ и съ какой-то страстью входила она въ малѣйшія подробности. И менѣе важное, касавшееся молодого человѣка, всегда особенно интересовало ее, тѣмъ болѣе такой удивительный съ нимъ случай долженъ былъ взволновать ея кроткую и отзывчивую душу. Чувство обиды и оскорбленія сказалось вновь въ словахъ Шепелева, когда онъ сталъ входить въ подробности своего разговора съ принцемъ, и это чувство мигомъ передалось Васильку. Она также, какъ и молодой человѣкъ, не съ разу могла найдти или уловить въ чемъ заключалась обида. Однако, ея женскій разсудокъ скоро доисвался смысла во всемъ.
— Вотъ это что, Дмитрій Дмитричъ, — тихо, почти шепотомъ заговорила Василекъ, слегка нагибаясь къ нему черезъ столъ и безсознательно разглаживая руками свернутое аккуратно чайное полотенце. — Они всѣ говорятъ, что мы все одно, что татары какіе или мордва. Они, видите-ли, ученые люди; и англичане и французы тоже у нихъ ученые и имъ — свой братъ. A мы, русскіе, совсѣмъ не люди для нихъ, а такъ татарва какая-то. И не только смѣются они надъ нашимъ русскимъ языкомъ, а и надъ вѣрой нашей насмѣхаются, это я вамъ вѣрно сказываю.
— Да, а небось лѣзутъ къ намъ, — чужую и ходячую фразу отвѣтилъ Шепелевъ. — Кто ихъ зоветъ, сами лѣзутъ. Дома-то у нихъ земли мало, хлѣба совсѣмъ нѣтъ; они изъ соломы да изъ отрубей хлѣбъ пекутъ себѣ. Вотъ дядя Акимъ Акимычъ сказываетъ, что процарствуй еще годковъ десять Лизавета Петровна, нѣмцевъ совсѣмъ-бы вывели и искоренили; а теперь пошло опять у насъ на старый ладъ. Не нынче-завтра закомандуетъ опять и Биронъ-кровопійца.
— Что вы, какъ можно! Государь никакъ не допуститъ его къ управленію. Онъ его такъ только выписываетъ изъ ссылки, чтобы Курляндію ему опять предоставить. За него вашъ же принцъ Жоржъ очень хлопочетъ. Мнѣ братецъ говорилъ.
— Нѣтъ, княжна, посмотрите, опять Биронъ властвовать будетъ. И экая обида, что не поколѣлъ онъ тамъ въ ссылкѣ!
Василекъ сдѣлала сильное движеніе рукой и осмотрѣлась въ горницѣ.
— Что вы это, Дмитрій Дмитричъ! Вы не очень такъ говорите, избави Богъ! Вы вѣдь вотъ недавно пріѣхали изъ деревни, не знаете, что въ Питерѣ можетъ случиться. Вы будьте осторожнѣе, а особенно на словахъ будьте осторожны, — какъ разъ попадетесь. Я вотъ знаю, что бывало въ столицѣ: за всякія пустыя рѣчи инымъ вырѣзывали языкъ, клеймили, на каторгу ссылали, въ Сибирь…. Помилуй Богъ! подслушаетъ кто и донесетъ!
И при этой мысли, что какое-нибудь подобное несчастіе можетъ случиться съ молодымъ человѣкомъ, блѣдное лицо княжны побагровѣло. Шепелевъ, смотрѣвшій въ эту минуту на нее, невольно подумалъ:
— Вѣдь вотъ ты добрая, сердечная, а ужь какъ ты дурна-то!
И онъ сталъ отчасти безсознательно разглядывать лицо княжны и мысленно повторялъ:
— Да! Ужь какъ дурна-то!
Женщина тотчасъ сказалась въ некокетливой дѣвушкѣ. Она сразу почувствовала и поняла и взглядъ молодого человѣка, и мысль его. Василекъ опустила глаза на бѣлую скатерть, подавила въ себѣ глубокій вздохъ и сердце ея, какъ всегда, тихонько, но больно сжалось. Она предпочитала, чтобъ ей говорили объ ея лицѣ, ея прошлой болѣзни, тогда она могла похвастать — это единственно, чѣмъ она хвастала — своей прежней красотой и могла отнестись къ этому, Какъ Божьему наказанію, велѣнью судьбы. Но когда кто-нибудь молча засматривался на нее и ничего не говорилъ, не спрашивалъ, княжнѣ становилось особенно тяжело. Что касается до этого молодого человѣка, съ которымъ она такъ недавно познакомилась, котораго считала полу-родней и быстро полюбила, то его внимательный взглядъ на лицо ея всегда поднималъ у ней на сердцѣ особенно тяжелое и горькое чувство.
Уже раза два или три случилось, что онъ всматривался въ нее такъ пристально и всегда послѣ бесѣды вдвоемъ. Какъ будто ему пришлось увлечься въ этой бесѣдѣ и вдругъ отрезвиться, вспомнить, что она такъ дурна и пожалѣть о нѣсколькихъ минутахъ ласковости и вниманія къ ней. Шепелевъ вдобавокъ ни разу не спросилъ ни у нея, ни у тетки, ни у невѣсты, когда и какъ княжна Василекъ подурнѣла такъ страшно. Лицо ея само за себя объясняло все, а когда могло случиться это несчастье съ дѣвушкой, было Шепелеву совершенно безразлично.
Василекъ поспѣшно встала, приказала убирать чай и вышла изъ комнаты, будто бы распорядиться по хозяйству.
Шепелевъ прошелъ къ печкѣ и прижался къ ней спиной, не смотря на то, что она была страшно раскалена.
— Что, зазябъ, что-ли? — выговорила Пелагея Михайловна.
— Нѣтъ, здѣсь тепло, а мнѣ на дорогу надо разогрѣться, идти пора.