Петербургское действо

Послѣднія слова подѣйствовали на всѣхъ. Времена были такія, что именно все странное, таинственное, непонятное, даже повидимому безсмысленное имѣло значеніе и всякій день случалось услыхать, узнать или увидѣть въ Петербургѣ диво дивное невѣроятности и неожиданности.

— A кто жъ его знаетъ, рѣшилъ вдругъ Григорій Орловъ. — Немудренное, вѣдь, дѣло и къ графинѣ съѣздить. Она же пріятельница съ моей….

— Конечно, не мудреное дѣло!

— Поѣду, Ѳоѳоша! завтра же поѣду, сегодня поздно.

— Ну спасибо! поцѣлуйте меня, выговорилъ Агаѳонъ.

Григорій Орловъ быстрымъ искреннимъ движеніемъ обхватилъ старика, взялъ въ свою богатырскую охапку и невольно поднявъ его съ полу, разцѣловалъ въ обѣ морщинистыя щеки. Въ этомъ движеніи сказалось должно быть что-нибудь особенное, незаурядное, потому что кружокъ товарищей, обступившій ихъ двухъ, вдругъ смолкъ и всѣ лица стали добродушно-серьезны, почти торжественны.

Когда Григорій выпустилъ старика изъ рукъ, черты лица его выдавали внутреннее волненіе.

— Ну, а меня-то?… Ахъ ты Кащей эдакій!… Меня-то не надо? воскликнулъ Алексѣй, протягивая руки къ старику.

— Ни, ни, ни… Уморился, ѣздилъ. Какъ святъ Богъ, не до баловства… серьезно выговорилъ Агаѳонъ.

— Да не стану. Ей-ей! Только поцѣлуемся. Ей-ей!

Старикъ по голосу Алексѣя понялъ, что тотъ никакой штуки не сдѣлаетъ съ нимъ и позволилъ себя обнять и поцѣловать. Но не утерпѣлъ молодецъ и цѣлуя старика все таки слегка ущипнулъ его сзади.

— Эка, вѣдь, озорной! проворчалъ старикъ, почесываясь.

XXV

Старикъ Скабронскій былъ не одинъ въ своемъ родѣ, былъ на свѣтѣ другой графъ Скабронскій, Кирилла Петровичъ, приходившійся ему внукомъ.

Единственный братъ Іоанна Іоанновича, давно умершій, имѣлъ сына Петра, который за все царствованіе Анны Іоанновны и Елизаветы Петровны жилъ заграницей, находясь п])и посольствѣ у Кесаря, затѣмъ онъ женился, вскорѣ потерялъ жену и былъ переведенъ по службѣ ко двору короля Людовика ХѴ, гдѣ и самъ умеръ, болѣе десяти лѣтъ не видавши родины.

Себялюбивый Іоаннъ Іоанновичъ вообще мало интересовался судьбой племянника, его бракомъ, жизнью заграницей и его семействомъ.

Вдруг, лѣтъ съ восемь тому назадъ, увидѣлъ онъ у себя въ домѣ цѣлую пріѣзжую "араву". Во дворъ въѣхала великолѣпная и громадная карета, за ней какой-то фургонъ и затѣмъ совершенно незнакомыя фигуры и физіономіи, пестрыя и голосистыя, появились въ домѣ брюзгливаго старика. Оказалось, что по желанію давнымъ давно невиданнаго имъ племянника, умершаго на чужбинѣ, выраженному имъ передъ кончиной, въ домъ дяди былъ привезенъ его собственный внукъ, шестнадцатилѣтній красивый мальчикъ, не говорившій ни слова по русски. Съ нимъ вмѣстѣ появилась цѣлая свита: дядька французъ, очень приличный, другой дядька неизвѣстной національности съ прескверной физіономіей и затѣмъ камердинеры, гардеробъ-мейстеры и съ десятокъ какихъ-то иностранныхъ гайдуковъ и казачковъ.

Старый холостякъ мелькомъ слышалъ о женитьбѣ племянника Петра на какой-то богатѣйшей княжнѣ, дочери какого-то польскаго магната, о покупкѣ имѣній и домовъ, но никогда своей племянницы не видалъ, о ея смерти не слыхалъ — а тутъ вдругъ является внукъ сирота.

— Вотъ такъ машкерадъ! встрѣтилъ дѣдушка внучка со свитой и разсмѣялся досадливо и презрительно. — Бѣсово навожденіе! — по каковскому же я буду теперь бесѣдовать съ внученкомъ? И почему собственно ко мнѣ-то прямо вся арава пожаловала! Нешто съ матерной стороны нѣтъ родни?

Тотчасъ же былъ найденъ переводчикъ французъ и Іоаннъ Іоанновичъ вступилъ въ переговоры съ французскимъ внучкомъ и съ его свитой.

Оказалось, что покойный племянникъ направилъ своего сына и завѣщаніемъ перевелъ чрезъ банкира все состояніе его къ дядѣ съ просьбой быть опекуномъ и покровителемъ, ибо богатый мальчикъ оставался круглымъ сиротой. Дѣлать было нечего, Іоаннъ Іоанновичъ прибралъ большія деньги въ рукамъ и оставилъ у себя въ домѣ внука, но всю его свиту мгновенно спровадилъ со двора. Какъ несчастные французы, дядьки и лакеи, вернулись въ свое отечество, одному Богу извѣстно.

Іоаннъ Іоанновичъ не далъ имъ ни гроша на обратный путь, а одного изъ нихъ, "мусью Шарла", который сталъ было прекословить, тотчасъ уняли на конюшнѣ.

Разумѣется, не успѣли дать мусьѣ пяти розогъ, какъ отъ его воплей всѣ его товарищи добровольно разсыпались со двора графа Скабронскаго по незнакомой столицѣ, кто куда попало. Одинъ, говорятъ, со страху бросился прямо въ Невку и ушелъ вплавь. Затѣмъ нѣкоторые изъ нихъ нашли себѣ отличныя мѣста въ городѣ и остались въ хлѣбосольной странѣ.

Найденный въ Петербургѣ переводчикъ женевецъ, подмастерье часовщика, былъ оставленъ въ домѣ, чтобы служить помощникомъ въ бесѣдѣ дѣда со внучкомъ и для того, чтобы развлекать юношу, которому онъ былъ ровесникъ. Большіе капиталы, полученные понемногу съ голландскаго банкира, графъ не оставилъ дома, а тотчасъ же купилъ на имя внука, въ качествѣ опекуна, нѣсколько вотчинъ и отличный домъ въ Петербургѣ, полный, какъ чаша.