Петербургское действо. Том 1

– Вестимо, Анчуткин, да ведь я тут же был и видел, что он лицом делал и руками. И опять-таки, Григорий Григорич, сами знаете, что уж греха таить, при эдакой беде я на его немецком хриплюне много понял. Недаром столько времени выжил с вами на войне.

Григорий Орлов действительно вспомнил, что Агафон из ненависти к Германии больше притворялся, что не выучился немецкому языку, а в сущности понимал очень много.

Молодежь стояла вокруг старика и раздумывала. Все дело, которое сначала показалось очень просто и умно придумано дядькой, теперь оказалось будто испорченным.

– Что тут Скабронская, при чем она тут! Она знай по балам да по вечеринкам летает. Все вранье одно.

– Ну, как знаете, – почти обиделся Агафон. – Я для вас стараюсь, моя совесть, значит, пред Господом Богом и перед вашим покойным родителем видна вся на ладони, ни соринки в ней. А коли слушаться не хотите, ваше дело. Поедем вместе в Рогервик, а то и к самоедам, там нас и съедят. А не съедят, так самих заставят людей есть.

Агафон, рассердившись, повернулся и ушел к себе в прихожую.

Офицеры, оставшись одни, долго совещались обо всем, что слышали от дядьки. К вечеру было решено, однако, не поступать согласно с тем, чему научил Котцау. «Осрамит, подлец, оплюет только!» – говорил Григорий Орлов. Заподозрить что-либо во всем рассказе старика было немыслимо. Григорий хорошо знал правдивость своего дядьки, а подчас и удивительную находчивость и хитрость. Но вся история оказалась сомнительной.

Среди общего унылого молчания снова появился старик в горнице и выговорил упавшим от чувства голосом:

– Коли вы мне не верите, считаете меня за пустоплета, за предателя и не хотите делать то, что вам говорят, то увольте меня, отпустите в Москву к Ивану Григоричу, ему служить буду.

И Агафон, стоя в торжественной позе, с поднятой рукой на Григория Орлова, вдруг весь сморщился, и слезы в три ручья полились у него из глаз. Не прошло секунды, как старик уже рыдал, едва держась на ногах.

Разумеется, Орловы тотчас же бросились к дядьке и стали всячески утешать его.

Агафон долго не мог выговорить ни слова и наконец проговорил:

– Коли верите, сделайте все, как я сказываю. Смотрите, все устроится. Мне тоже и Анчуткин про эту графиню сказывал, что она в этом деле помочь может. А почему, собственно? Ни за что не хотел, подлец, сказать: говорит – нельзя, родимый, проболтаешься ты, в Сибирь я улечу.

Последние слова подействовали на всех. Времена были такие, что именно все странное, таинственное, непонятное, даже, по-видимому, бессмысленное имело значение, и всякий день случалось услыхать, узнать или увидеть в Петербурге диво дивное невероятности и неожиданности.

– А кто же его знает, – решил вдруг Григорий Орлов. – Немудреное ведь дело – к графине съездить. Она же приятельница с моей…

– Конечно, немудреное дело!

– Поеду, Фофошка! Завтра же поеду, сегодня поздно.

– Ну спасибо! Поцелуйте меня, – выговорил Агафон.

Григорий Орлов быстрым искренним движением обхватил старика, взял в свою богатырскую охапку и невольно поднял его с полу, расцеловал в обе морщинистые щеки. В этом движении сказалось что-нибудь особенное, незаурядное, потому что кружок товарищей, обступивший их двоих, смолк и все лица стали добродушно-серьезны, почти торжественны.

Когда Григорий выпустил старика из рук, черты лица его выдавали внутреннее волнение.

– Ну а меня-то?.. Ах ты, Кащей эдакий!.. Меня-то не надо? – воскликнул Алексей, протягивая руки к старику.

– Ни, ни, ни… Уморился, ездил. Как свят бог, не до баловства… – серьезно выговорил Агафон.

– Да не стану. Ей-ей! Только поцелуемся. Ей-ей!

Старик по голосу Алексея понял, что тот никакой шутки не сделает с ним, и позволил себя обнять и поцеловать.

Но не утерпел молодец и, целуя старика, все-таки слегка ущипнул его сзади.

– Эка ведь озорной! – проворчал старик, почесываясь.

XXV

Старик Скабронский был не один в своем роде, был на свете другой граф Скабронский, Кирилл Петрович, приходившийся ему внуком.

Единственный брат Иоанна Иоанновича, давно умерший, имел сына Петра, который за все царствование Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны жил за границей, находясь при посольстве у кесаря, затем он женился, вскоре потерял жену и был переведен по службе ко двору короля Людовика XV, где и сам умер, более десяти лет не видав родины.

Себялюбивый Иоанн Иоаннович вообще мало интересовался судьбой племянника, его браком, жизнью за границей и его семейством.