Петербургское действо. Том 2

Ночью, после ужина, в присутствии любовника, запрятанного в шкафу, отчасти наскучившего, она узнала про это давно ожиданное событие! И ей стало не весело, но и не тяжело, не грустно, а только страшно! Ей, суеверной женщине, чудится, что вот сейчас явится он перед ней, ужасный, карающий! Он теперь уже в новом мире, тайном, темном, таинственном! Когда он лежал в постели почти без движения, в последнем градусе страшной болезни, он не мог прийти к ней! Теперь же он может!.. Но иначе… Хуже!..

Между тем Шепелев догадался, что надо скорей собираться домой, и, уже одетый, при шпаге, со шляпой в руках, подошел к Маргарите и стал говорить ей. Но она так глубоко задумалась, что пришлось ее взять за плечо.

– Маргарита, мне надо скорее уходить!

Она подняла на него задумчивые глаза и, очевидно, не понимала слов. Три раза повторял он ей то же самое.

– Что?! Нет! Нет! Ни за что!! – вдруг воскликнула Маргарита и схватилась за него из всех сил. – Нет, нет, не пущу! Оставайся здесь… Я… я боюсь!.. Я боюсь…

– Господь с тобой! Что ты?! Как не стыдно… – изумился юноша.

Но, несмотря на все уверения Шепелева, что ему невозможно оставаться, что на заре подымется в доме сумятица и весь день будут появляться знакомые, Маргарита не слушала и повторяла:

– Ни за что! Я боюсь!

Когда он, освободясь на мгновение, двинулся к дверям, она кинулась за ним и страшно закричала… С нервной, невероятной в ней силой оттащив его от дверей, она бросилась снова к двери и заперла ее на ключ так же быстро и ловко, как когда-то, будучи «Ночью».

– Что ты делаешь! – с отчаянием воскликнул Шепелев и невольно вспомнил уборную дома Гольца. – Выпусти меня!

Но она не слушала и только повторяла:

– Я не могу одна остаться, я боюсь! Ты будешь здесь теперь надолго, на неделю, на две, все равно…

XII

Все, что предвидел Шепелев, то и случилось. Чуть свет началась в доме полная сумятица. Люди постоянно вызывали барыню для разных распоряжений и, наконец, без ее ведома, по приказанию Эдуарда дали ранехонько знать Иоанну Иоанновичу о смерти внука.

Когда прошло часа четыре, после первого мгновения страха и трепета, Маргарита сидела в своей временной спальне, несколько успокоившись. Она даже согласилась отпустить Шепелева до следующего вечера, выбрав удобную для этого минуту, чтобы его не видал разный чужой люд, шнырявший на подъезде и по передней. Но в эту минуту в дверь ее постучался кто-то и позвал ее… Маргарита обмерла, узнав голос деда! И во второй раз перепугалась и смутилась она, точно так же, как от известия, принесенного ночью Эдуардом.

– Ну, вот и поздравляю! – отчаянно прошептал Шепелев, узнав тоже голос старика.

Приходилось скорее прятаться в шкаф. Злобный, взбешенный влез он туда…

Маргарита поневоле тотчас отворила дверь и впустила старика деда.

Иоанн Иоаннович был бодр, весел и румян, все лицо его улыбалось.

– Ну, что ж! Поздравляю, красавица! Теперь совсем овдовела, лучше, чем наполовину-то вдовой быть.

Но старик вдруг смолк, и лицо его вытянулось от удивления. Он ожидал встретить такую же веселую женщину, как и он сам был весел и доволен, а вместо этого нашел теперь бледную, встревоженную и смущенную.

Помолчав немного, он выговорил:

– Ох, бабы-то, глупы! На бабу и сам Господь не потрафит! Ей-богу! Что же теперь, плакать, что ли, учнешь, убиваться, причитать да завывать… Ах, прихотницы вы! Сам черт вас не разберет, чего вы хотите. – Старик махнул рукой на внучку и, помолчав, прибавил: – Ну, пойду наверх, погляжу на «путифица». Недолго он по свету нашпацировал, как немцы сказывают. Всего, кажется, двадцать шесть годиков шпацир-то продолжался.

Иоанн Иоаннович двинулся было к дверям, но обернулся и прибавил, будто в укор Маргарите:

– Вот кабы я тогда в этранже не пустил его, так, поди-ка, теперь бы жив еще был.

Маргарита не слушала и выжидала; в ту минуту, когда Иоанн Иоаннович был в передней, она бегом бросилась к шкафу, чтобы быть наготове и успеть, когда дед подымется наверх, мгновенно выпустить Шепелева. Но вдруг на лестнице дома раздались тяжелые шаги и возня нескольких человек. Эти звуки Маргарите напомнили что-то знакомое. Точь-в-точь такой же шум раздавался в доме, когда ее большую голубую кровать спускали сюда сверху. Она недоумевала и, робея, вернулась к дверям. Сначала она глядела, ничего не понимая, но вдруг ахнула! Устремив глаза через анфиладу комнат, через все отворенные настежь двери, она увидела деда, который стоял перед лестницей, потом попятился и, глядя наверх, перекрестился!

Не прошло нескольких мгновений, как Иоанн Иоаннович воротился назад, а вслед за ним несколько человек тащили что-то в белой простыне.