Петербургское действо

Князь сразу заговорилъ о предполагавшейся свадьбѣ давно нареченныхъ, юноши Шепелева и княжны Настасьи Тюфякиной. Спросивъ мнѣніе Кваеова на этотъ счетъ, онъ узналъ, что лейбъ-компанецъ именно теперь очень радъ бы былъ поскорѣе женить племянника, чтобы онъ не запропалъ среди гвардейскихъ кутилъ и буяновъ.

Слово за слово, и ловкій Тюфякинъ добился того, что черезъ полчаса они бесѣдовали откровенно, непринужденно и какъ старые пріятели. Тюфякинъ предложилъ Квасову дѣйствовать вмѣстѣ, чтобы какъ можно скорѣе женить юношу на княжнѣ. Онъ заявилъ, что этого всѣ желаютъ, въ особенности тетка-опекунша и сама невѣста.

— Прежде всего, сказалъ князь, — вамъ слѣдуетъ познакомиться съ вашей будущей родней. Давно бы слѣдовало то.

Эти слова нѣсколько польстили лейбъ-компанцу, который зналъ, что онъ дядя Шепелеву только на половину. Однако Акимъ Акимычъ, нигдѣ не бывавшій, пришелъ въ ужасъ отъ предложенія князя, но Тюфяканъ съумѣлъ быстро убѣдитъ лейбъ-компанца, что тетка-опекунша и княжны — самыя добрыя и простыя женщины, какія только есть на свѣтѣ.

Рѣшено было, что Квасовъ на другой же день явится въ домъ княженъ.

— Только я вѣдь людскости никакой не имѣю, объяснилъ Квасовъ.

— Полно, пожалуй… Все это пустое!.. Разумъ да сердце — вотъ что въ человѣкѣ дорого! говорилъ Тюфякинъ, уходя, и прибавилъ: — Дмитрію Дмитричу вы ничего не сказывайте. Пускай онъ лучше не знаетъ, онъ вѣдь у васъ чудной такой.

— Ужь именно чудной! воскликнулъ Квасовъ. — Хворалъ сколько времени, я ужь думалъ чахотка или чума какая, — вотъ какъ бываетъ у щенятъ, что чумѣютъ. A тутъ вдругъ въ одно утро сразу запрыгалъ козломъ… Я даже опасаюсь, не баба ли это какая, прелестница! Тогда вѣдь бѣда будетъ на счетъ нашего-то желанія.

— Да, это, избави Богъ. Авось… какъ-то разсѣянно сказалъ Тюфякинъ. — Такъ вы ему ничего не говорите, да завтра и пріѣзжайте къ намъ. Я живу-то не у нихъ, да все-таки говорю: къ намъ, все-таки онѣ мнѣ сестры.

На другой день Акимъ Акимычъ надѣлъ свой новый мундиръ, всячески прихорашивался цѣлые полчаса у маленькаго зеркальца или, лучше сказать, передъ черепкомъ отъ зеркала, и, ни слова не сказавъ племяннику, отправился пѣшкомъ въ Тюфякинымъ. Тавлинку онъ не взялъ ради приличія, рѣшившись потерпѣть часъ безъ табаку.

Квасовъ смущался и робѣлъ, какъ юноша отправляющійся на первый балъ. Да это и былъ для него первый визитъ въ жизни.

«И зачѣмъ я иду? Познакомились бы послѣ, когда она стала бы женой его, ужь родней. Осмѣютъ только мужика!»

Проходя по мосту черезъ оврагъ, гдѣ уже значительно стаялъ снѣгъ и кое-гдѣ видна была земля, Квасовъ невольно вспомнилъ о случаѣ съ племянникомъ.

«Должно быть это здѣсь грабители-то его наградили, шубенку-то сняли. Здѣсь самое прекрасное мѣсто для этого: и убить можно, да подъ мостъ до весны спрятать».

Когда Акимъ Акимычъ поднимался по лѣстницѣ дома Тюфякиныхъ, то дрожь пробирала его по всему тѣлу.

Пелагея Михайловна особенно любезно встрѣтила гостя, усадила, предложила чаю. Затѣмъ явился князь Глѣбъ, ведя за руку Настю.

— Вотъ вамъ и невѣста, сказалъ онъ.

Настя старалась улыбаться, но лицо ея было сумрачно. Князь Глѣбъ старался быть веселъ и добродушенъ, но это какъ-то не шло къ нему.

Пелагея Михайловна тоже старалась побольше занимать гостя разговоромъ, но видно было, что и съ ней что-то творится.

Наконецъ, послѣ всѣхъ появилась въ комнатѣ Василекъ. Тихо отворила она дверь, тихо подошла въ столу, гдѣ обыкновенно она всегда разливала чай, и сѣла, пытливо, зорко гладя въ лицо Квасова.

— Это моя старшая племянница, Василиса, сказала Гарина.

Квасовъ поклонился и внимательно сталъ глядѣть на дѣвушку.

«Чудное лицо! думалъ онъ. — И что-то такое въ этомъ-лицѣ удивительное есть!»

Квасовъ думалъ то же, что всякій при первой встрѣчѣ съ Василькомъ. Его, какъ и другихъ, поразило это испещренное бороздками лицо, освѣщенное чуднымъ душевнымъ свѣтомъ великолѣпныхъ глазъ.

Бесѣда смолкла на минуту. Квасовъ все глядѣлъ на Василька и вдругъ выговорилъ нѣсколько словъ, которыми сразу обворожилъ княжну. Этими нѣсколькими словами Квасовъ сразу записалъ самъ себя въ число друзей Василька.

— Какъ вамъ болѣзнь личико испортила! выговорилъ Квасовъ.- A вѣдь видать и теперь, что вы писанная красавица были?

Василекъ слегка зарумянилась и сладкое чувство сказалось у ней на душѣ. Эти слова такъ подѣйствовали на нее, что она пересѣла тотчасъ поближе къ лейбъ-компанцу, къ дядѣ этого юноши, котораго она такъ давно не видала и о которомъ все-таки постоянно думала.

Акимъ Акимычъ сталъ простодушно и подробно разспрашивать Василька, на какомъ году она заболѣла, какъ ее отъ оспы лечили. Василекъ охотно отвѣчала.

— Ну, что жъ, вѣрно я сказываю, спросилъ Квасовъ, — что вы были до болѣзни писанной красавицей?

Василекъ разсмѣялась, а Пелагея Михайловна согласилась что дѣйствительно такъ.