Петербургское действо

Въ первые дни службы всякія порученія, разноска по городу повѣстокъ, работа то лопатой, то метлой едва не уходили не очень крѣпкаго здоровьемъ юношу, но вскорѣ, благодаря его изобрѣтательности, ему жилось уже нѣсколько легче. Этими самыми нелѣпыми цидулями и грамотками солдатикъ избавился отъ тяжелой работы, а деньги, недавно присланныя вновь матерью, хотя и небольшія, помогли ему расплатиться съ его хозяиномъ капраломъ Волковымъ. Кромѣ того, за нѣсколько дней передъ тѣмъ, Державинъ розыскалъ, наконецъ, въ Петербургѣ стараго друга и учителя, прощеннаго пастора Гельтергофа, который выѣхалъ еще прежде. На сколько было плохо ему когда-то въ Казани въ качествѣ ссыльнаго, на столько хорошо ему было теперь. Онъ былъ возвращенъ изъ ссылки тотчасъ же по воцареніи Петра Ѳеодоровича, прямо въ Петербургъ, будучи лично извѣстенъ Фленсбургу. Теперь онъ могъ разсчитывать на быструю и совершенную перемѣну своей судьбы къ лучшему. Гельтергофъ и въ Казани искренно любилъ юношу за его прилежаніе и зная по себѣ, каково бѣдствовать въ чужомъ городѣ, добрый пасторъ велѣлъ юношѣ заходить въ себѣ, обѣщаясь подумать объ его судьбѣ.

— Вы великолѣпно говорите по-нѣмецки, сказалъ онъ, вы говорите, какъ настоящій нѣмецъ, mein lieber, а это очень важно. Теперь не Елизавета царствуетъ, лукаво ухмыльнулся пасторъ. Теперь Peter der Dritte царствуетъ!.. Теперь нѣмецкій языкъ для всякаго есть лучшій дипломъ, самый важный дипломъ.

Рядовой преображенецъ самъ чувствовалъ, что проклятый нѣмецкій языкъ, который когда-то вколачивалъ въ него каторжникъ Роза, теперь будетъ имѣть огромное значеніе для его служебной карьеры. И теперь Державинъ, обождавъ недѣлю, давъ время доброму Гельтергофу заняться его печальной судьбой, собирался снова навѣдаться къ пастору. Но какое-то странное чувство, въ которомъ юноша самъ не могъ отдать себѣ отчета и самъ не понималъ вполнѣ, мѣшало ему подѣлиться своей тайной съ своими ближайшими знакомыми и пріятелями. Ему почему-то было совѣстно сознаться въ своихъ мечтаніяхъ, сказать о своей бесѣдѣ съ Гельтергофомъ, разсказать все кому-либо, капралу Волкову, Морозову, еще менѣе Квасову; и даже въ дружеской бесѣдѣ съ товарищемъ Шепелевымъ онъ все-таки не рѣшился заговорить о пасторѣ и своихъ надеждахъ на помощь его. Да и какъ было радоваться знанію этого нѣмецкаго языка, какъ было возлагать на него всѣ надежды, носиться съ нимъ, когда все кругомъ ненавидѣло и ругало этотъ языкъ? Тотъ же новый знакомый и товарищъ, едва пріѣхалъ въ Петербургъ и уже успѣлъ отчасти пострадать, или, по крайней мѣрѣ, былъ возмущенъ и оскорбленъ тѣми, кто свысока требовалъ знанія этого проклятаго языка.

Но юноша Державинъ, уже знакомый по опыту съ бѣдностью, съ несправедливостью людской, былъ мало похожъ на юношу Шепелева. Онъ, и не зная по-нѣмецки, вывернулся бы изъ затрудненія и не ударилъ лицомъ въ грязь, если бы попалъ въ кабинетъ принца.

— Экая обида, что я ушелъ изъ дворца. Охъ, Господи! Вотъ кабы знать заранѣе! сожалѣлъ онъ теперь. Богъ знаетъ, что бы еще вышло изъ моей бесѣды съ принцемъ. Пожалуй бы съ разу въ люди вышелъ.

XVII

Семейство Тюфякиныхъ состояло изъ старой дѣвицы, опекунши, лѣтъ 50-ты, длинной, сухопарой, словоохотливой и на видъ добродушной, но страшно упрямой, — двухъ сиротъ: княженъ Василисы и Настасьи и своднаго брата ихъ, князя Глѣба, который, однако, жилъ отдѣльно. Глѣбъ былъ старше сестеръ лѣтъ на десять, и былъ отъ перваго брака покойнаго князя Андрея Тюфякина съ простой женщиной татарскаго происхожденія, которая погибла насильственной смертью, подъ можемъ своей горничной. Обѣ княжны были отъ второй жены князя, тоже скончавшейся и урожденной Гариной, принесшей мужу большое состояніе въ приданое. Такимъ образомъ, молодыя дѣвушки-сироты были богаты, но находились еще до полнаго совершеннолѣтія младшей княжны подъ опекой родной тетки, тогда какъ ихъ сводный братъ, офицеръ гвардіи, былъ почти бѣденъ, т. е. имѣлъ 50 душъ крестьянъ гдѣ-то въ глуши, близъ города Кадома, куда и ѣхать было опасно.

Эта разница состояній породила много семейныхъ недоразумѣній, ссоръ и бѣдъ и повліяла даже на характеръ и поведеніе князя Глѣба. Онъ завидовалъ сестрамъ и враждовалъ съ ихъ теткой-опекуншей, которая тоже не любила его, не считала даже настоящей родней и звала въ насмѣшку: «нашъ киргизъ!»

Покойный князь Андрей безпорядочной жизнью съумѣлъ въ семь лѣтъ сильно разстроить огромное состояніе своей второй жены. Еслибъ онъ не утонулъ вдругъ въ Невѣ, двѣнадцать лѣтъ назадъ, купаясь подъ хмѣлькомъ послѣ пира, то, конечно, ничего не передалъ бы дочерямъ. Имъ осталось бы только состояніе теперешней ихъ опекунши-тетки, которая была сама по себѣ очень богата.

Послѣ несчастія съ отцомъ, дѣвочки остались — старшая по шестому году, а младшая — четырехъ лѣтъ и уѣхали тотчасъ съ матерью въ деревню. Пасынокъ, уже юноша, остался въ Петербургѣ.