Петербургское действо

— Да вѣдь Глѣбъ Андреевичъ, такъ-то сказать, добрый человѣкъ, выговорилъ Шепелевъ такимъ голосомъ, что Пелагея Михайловна почувствовала, что онъ лжетъ и разсердилась.

— Ужь ты передо мной-то хвостомъ не верти. Да и нашелъ кого подъ защиту брать! Телушка за волка распинается: не волкъ-де съѣлъ, сама-де съѣлась у волка въ утробѣ.

Наступило молчаніе. Шепелевъ воспользовался имъ, чтобы взяться за шляпу и сталъ прощаться.

— Вишь темнота. Обожди, ужо мѣсяцъ встанетъ, совѣтовала Гарина. — Напрасно ты, голубчикъ, пѣшкомъ къ намъ ходишь, да запаздываешь. Третево-сь въ оврашкѣ тутъ у прикащика моего ограбили оброкъ. Ночевать-то, обида, какъ жениха оставить тебя нельзя, пересуды будутъ. Ужь ты бы верхомъ, что-ли, ѣздилъ. Лошадь бы купилъ себѣ.

— Не на что, Пелагея Михайловна, весело разсмѣялся Шепелевъ.- A то бы давно купилъ.

— Ну вотъ, не на что! Отпиши матери, скажи — хуже убьютъ грабители. Тутъ у насъ не хорошія мѣста по пути.

— Да, сказываютъ. Вотъ еще недавно разсказывали, что голштинскіе солдаты здѣсь грабятъ по ночамъ.

— Какіе тамъ Голштинскіе! голштинцы сидятъ въ своемъ Рамбовѣ. Все это враки. Свои, голубчикъ, занимаются, — свои православные. Вѣдь дубьемъ по маковкамъ щелкаютъ. A нешто нѣмцы съ дубовиной обращаться умѣютъ! Все враки.

Шепелевъ простился съ Пелагеей Михайловной и вышелъ въ прихожую. Пока онъ надѣвалъ теплый тулупчикъ, въ прихожую вышла Василекъ.

— Какъ вы опять, Дмитрій Дмитричъ, поздно засидѣлись. Каждый разъ, что вы отъ насъ уходите, я всю ночь…

Василекъ запнулась и прибавила:

— Очень я боюсь, когда кто-нибудь ночью въ городъ идетъ отъ насъ.

И слово «кто-нибудь» какъ-то особенно оттѣнилось въ рѣчи ея, будто умышленно.

— Ничего, Богъ милостивъ, равнодушно отозвался юноша; спускаясь по лѣстницѣ. — Сколько разъ благополучно домой добирался. Прощайте.

— Тфу, тфу, сухо дерево! Не сглазьте! — быстро оживясь, выговорила Василекъ ему въ догонку.

XX

Шепелевъ вышедъ на улицу совершенно пустынную и глухую. Сначала ему показалось темно на дворѣ, но затѣмъ черезъ минуту, благодаря мѣсяцу, выплывшему изъ-за тучи, на дворѣ стало свѣтло, какъ днемъ.

Юноша быстрой походкой, скрыпя сапогами по морозному снѣгу, притоптанно у желтой лентой среди улицы, бодро зашагалъ вдоль сугробовъ, заборовъ и пустырей.

«Авось ничего, — думалъ онъ — сколько разъ тутъ хаживалъ. Да притомъ не нѣмцы рамбовскіе, а свои православные грабятъ, говоритъ Пелагея Михайловна, оно все-таки не такъ страшно. Со своимъ-то братомъ грабителемъ и поговорить можно; ну тулупъ что ли отдамъ, да и побѣгу домой. A вотъ если бы нѣмецъ, — бѣда. Тутъ со страху не токмо нихт-михтъ скажешь, а хуже того, растеряешься, по пѣтушиному заговоришь».

И молодой человѣкъ быстро шагалъ, раздумывая. Какъ часто случалось ему, о томъ — трусъ онъ или нѣтъ? За послѣднее время послѣ его поступленія въ преображенцы, этотъ вопросъ часто появлялся въ его головѣ, и онъ никакъ не могъ рѣшить его. Иногда ему казалось, что онъ «ничего», какъ и всякій другой офицеръ или солдатъ, за себя постоитъ; иногда-же случалось ему пугаться пустяковъ, чувствовать дрожь по спинѣ, и языкъ прилипалъ къ гортани. И затѣмъ малый долго укорялъ себя:

— Трусишка, дѣвка красная, щенокъ. Всякой вороны пугаешься!

Уже около получаса, какъ шагалъ Шепелевъ по узкой протоптанной дорогѣ, гдѣ, очевидно, ѣздили только въ саняхъ, да и то больше въ крестьянскихъ дровняхъ. Онъ изрѣдка оглядывался и назадъ, на освѣщенную луной пустынную улицу и съ невольнымъ чувствомъ боязни вглядывался нѣтъ ли кого позади его. Наконецъ, при поворотѣ за уголъ въ другую улицу, гдѣ былъ оврагъ и мостъ, на счетъ котораго предупреждалъ его рядовой Державинъ, и гдѣ ограбили прикащика Гариной, онъ снова оглядѣлся. Поворачивая за уголъ, онъ увидѣлъ, что за нимъ вдали зачернѣлось что-то и быстро увеличивалось.

«Это не грабители, подумалъ онъ. Кто-то ѣдетъ». Черезъ нѣсколько мгновеній молодой человѣкъ ужь приближался къ мосту и невольно пристально оглядывалъ его со всѣхъ сторонъ. И вотъ, вдругъ сердце въ немъ екнуло.

— Показалось! Помилуй Богъ! — чуть не вскрикнулъ онъ, ободряя себя.

Но нѣтъ, не показалось. Изъ подъ моста появились двѣ фигуры и бородатый мужикъ съ дубиной, медленно обходя мостъ, чтобы преградить ему дорогу, крикнулъ весело, какъ показалось Шепелеву, не смотря на страхъ:

— Не спѣши, баринъ! Аль не баринъ, солдатъ. Не спѣши! Тутотка по ночамъ не указано ходитъ.

Шепелевъ хотѣлъ что-то произнести, но не могъ. Мужикъ поднялся на мостъ, молодой человѣкъ хотѣлъ броситься бѣжать назадъ, но сзади поднимался на тотъ же мостъ другой товарищъ. Невольно и почти безсознательно онъ взмахнулъ пустыми руками и крикнулъ, задыхаясь:

— Не подходи, убью!

Но оба мужика съ обѣихъ сторонъ, какой-то спокойной походкой, приближались къ нему.

— Вишь какой страшный! A ну, убей! Погляжу! — выговорилъ, подходя, молодой парень съ дубиной. — Ну, не маши. A то вотъ я размахнусь, такъ взаправду ты у меня пополамъ перелетишь.

Въ ту же минуту бородатый мужикъ взялъ юношу за плечо и выговорилъ спокойно: