Петька

Потом они натаскали воды. Петька зачерпывал воду вёдрами из речки и выносил по одному на берег. Дядька подхватывал вёдра, уносил их в баню и выливал там в котёл и в бочку, которая стояла в углу. Работа была не тяжёлая, потому что пока дядька ходил, Петька мог отдыхать. Он видел, как с охапкой дров прошла тётя Ксения, и скоро из трубы над баней пошёл дым, сначала густой и чёрный, а потом прозрачный и лёгкий. Дверь в баню закрыли, чтобы не выходило тепло, как объяснил дядька.

Вскоре дядька сказал, что воды хватит, и они с Петькой, не торопясь, пошли в дом за чистым бельём и полотенцами.

— Поскорее мойтесь, мужчины, — сказала им тётя Ксения, когда они вошли в баню, — и воду поберегите: мне ещё постирать надо.

И Петька пообещал, что поберегут.

Они с дядькой разделись в предбаннике и вошли внутрь. Густая жара охватила Петьку, кожу стало пощипывать. Над котлом струился пар, дырочки в чугунной дверце печки ярко светились. Дядька шагнул в угол и зашуршал там чем-то, а когда повернулся, в руках у него Петька увидел веник с листьями. Рядом с котлом на скамеечке стояли тазы с ручками, и в верхнем лежал ковшик на деревянной палке. Дядька взял ковшик, зачерпнул воду из котла, вылил в таз и сунул туда веник. Сразу сильно запахло берёзой, и Петьке вдруг стало так уютно и радостно, что он даже затанцевал на месте.

— Зачем веник, дядя? — спросил он замирающим голосом.

— Увидишь, — сказал дядька. — Пусть пока полежит, а мы давай помоемся.

Он взял ещё один таз, плеснул в него ковшом воды из котла, добавил холодной воды из бочки, помешал воду рукой и добавил ещё холодной воды. Достал с полки над дверью мыло и мочалку и стал тереть их в тазу друг о друга, пока не поднялась густая пена. Потом он взял ещё один таз, развёл в нём воду и опрокинул таз на Петьку. Водопад тёплой, ласковой воды обрушился на Петькину голову, промчался по телу, заплескался у ног и убежал в угол под полку. Петька отфыркнулся, протёр глаза и увидел, что дядька опять разводит воду в тазу.

— Ну, бери шайку и мойся, — сказал дядька. — Только кипятком не ошпарься.

Петька засмеялся, поняв, что шайкой называется таз с ручками. Он взял тяжёлый ковш, зачерпнул осторожно из котла, смелее из бочки, развёл воду, и мытьё пошло. Они набирали пену из шайки, плескали её на себя, тёрли друг друга мочалками, обливались водой и снова намыливались.

А потом начался кошмар. Когда дядька вымыл Петьке голову, он уложил его на полку, поставил рядом шайку с прохладной водой и плеснул куда-то за печку полковша кипятка. Оттуда с шипеньем ударило клубами пара, и Петьке показалось, что он дышит через горячую вату. Свет из окошка сразу померк.

— Дядя Вася, что это? — простонал он. Собственный голос показался ему глухим и слабым.

— Это парилка. Читал небось? — спокойно ответил дядька.

Его голос тоже стал глухим, и Петька понял, что это из-за пара.

— Про такое там не написано!

— Парилка из больных хворь выгоняет, здоровым вес уменьшает.

Если бы дядька не сказал про вес, Петька выкатился бы из парилки сразу же. Но теперь он решил терпеть. Он сунул голову в шайку с холодной водой и с ужасом смотрел, как дядька хлещется берёзовым веником, ухая от удовольствия. Изредка дядька прохаживался веником и по нему, тогда Петька слабо стонал и спрашивал:

— Дядя, я уже много веса сбросил?

Наконец, когда дядька в очередной раз плеснул воду на камни за печкой, Петька не выдержал, задом слез с полки и на четвереньках бросился вон в благодатную прохладу предбанника. Он стоял и дышал, и чувствовал, как дышит всё тело и как удивительная, непонятная лёгкость наполняет его.

Когда вышел дядька, Петька уже вытерся и сидел на скамейке, завернувшись в полотенце. Лёгкость во всём теле не проходила, и одновременно с ней чувствовалась приятная истома: не хотелось ни двигаться, ни разговаривать.

— Жив, племянничек? — весело спросил дядька.

— Здорово, — с чувством отозвался Петька и представил, как небрежно и спокойно он будет рассказывать ребятам в школе про баню, про свою выносливость и мужество в горячем пару, а ребята будут говорить «подумаешь», но в глазах у них будет зависть и уважение.

— А сейчас кваску попьём, — сказал дядька и достал из-за двери глиняный кувшин и два стакана. — Ксения позаботилась.

Господи, квас! Лёгкий, шипучий, с листочком брусники, кружащимся в стакане. Именно это и было сейчас нужнее всего!

Дядька потянулся к кувшину, налил ещё по стакану, и Петька увидел на его бедре глубокую длинную борозду с красноватой глянцевой кожей. Она огибала колено и заканчивалась на середине голени. Петька вспомнил, как орал он, ободрав однажды на даче локоть, и содрогнулся.

— Дядь, это тебя на войне? — спросил он жалостным шёпотом.

— На войне, — спокойно ответил дядька, наливая квас.

— Расскажи?

— Танк над окопом вертелся. Своим же петеэром и поранило, — неохотно проговорил дядька.

— Каким это петеэром?

— Противотанковым ружьём.

— Ну и что было?

— Танк шёл, я в него стрелял, поджёг, а он всё идёт. Я в ячейку нырнул, петеэр за собой втащил, а он торчит. Танк налетел, закрутился, мне петеэром ногу и разворотило.

— А танк?