— Фома! Ты?.. — вполголоса воскликнул Петька и обнял Фомку. — Знаешь, Фома, жаль деда Игнашку. Убили его фрицы. Но я отомстил. Как дал по ним гранатой! В клочья, в куски разнес! Ну, видишь, и меня маленько зацепило. А ты-то совсем к нам или в гости только? — добавил Петька.
Фомка посмотрел на друга и тихо произнес:
— Совсем. Вместо тебя останусь. Я им, проклятым фашистам, отомщу за тебя.
— А как же бабка Агафья? — спросил Петька.
— О, она поправилась. Крепкая старушка. Одна будет, — ответил Фома. — А я навещать буду.
Кончив с разгрузкой самолета, начали осторожно укладывать раненых. Сергей Андреевич подошел к Петьке.
— Ну, Петро, документы о твоем представлении к правительственной награде летят вместе с тобой.
— Товарищ комиссар, спасибо. А лучше бы оставили меня в отряде. И награды не надо. Я хочу с вамп. И Фома вот пришел. Вместе были бы, — начал просить Петька.
Но комиссар ласково ответил:
— Нет, Петро. Ты свое дело сделал. Лети и лечись, выздоравливай. А потом в суворовское или нахимовское училище пойдешь. Хороший офицер из тебя выйдет. Ну, прощай, герой, — и Сергей Андреевич обнял Петьку.
— Прощайте, — чуть слышно ответил Петька и умолк, чтобы не расплакаться.
Но, когда снова подошел Фома, обнял Петьку и сказал: «Ну, что же, Петь?.. Встретимся ли еще когда-нибудь?»— тут Петька не выдержал. По лицу капля за каплей полились слезы. А Фома, никогда не плакавший, вдруг зашмыгал носом, еще крепче обнял друга и добавил рыдающим голосом: «Не бойся, Петя, будь спокоен… Я за тебя остаюсь».
И вот закрылась дверца самолета. Машина загудела, задрожала. Потом самолет пробежал по земле, поднялся в воздух и исчез в ночной темноте.
Партизаны молча провожали скрывшуюся в темном небе машину.
И, глядя вслед улетающему самолету, комиссар положил свою тяжелую руку на голову рыжего Фомки и проговорил:
— Крепкий человек будет Петька. Настоящий коммунист вырастет.