Петька-Счастливец

Первый урок у господина Габриэля начинался рано утром; занимались французским языком. За завтраком сидели только пансионеры, дети и сама хозяйка. Она пила в это время свой «второй» кофе; первый ей всегда подавали в постель.

— Это так здорово — пить кофе в постели, если имеешь расположение к истерике! — говорила она. Она спросила у Петьки, какой у него был сегодня урок.

— Французский! — ответил он.

— О, это дорогой язык! — сказала она. — Это язык дипломатов и аристократов. Я не училась ему в детстве, но в сожительстве с ученым мужем многому научишься так же хорошо, как будто училась этому с малолетства. Все необходимые слова я знаю и думаю, что сумею скомпрометировать себя в любом обществе!

Замужество с ученым мужем доставило госпоже Габриэль еще иностранное имя. Крестили ее Меттой в честь одной тетки, все богатства которой должны были перейти к ней по наследству. Ну, имя-то перешло, а наследство-то нет, и господин Габриэль стал звать свою супругу «Мета», что значит по-латыни «цель». На всем ее белье красовалась метка М. Г., т. е. Мета Габриэль, но остроумный пансионер Массен принял их за отметку «meget godt» («очень хорошо») и добавил к ним чернилами большой вопросительный знак на всех скатертях, носовых платках и простынях (В датских школах отметки выражаются не цифрами, а буквами, как-то: ug. (udmoerket godt, т. е. отлично), mg. (meget godt, т. е. очень хорошо) и т. д. Вопросительный же знак соответствует минусу. — Примеч. перев.).

— Вы разве хозяйку нашу не любите? — спросил Петька, когда юный Массен посвятил его в свою остроумную выдумку. — Она такая ласковая, а господин Габриэль такой ученый.

— Она лгунья, — сказал юный Массен, — а господин Габриэль негодяй! Был бы я капралом, а он рекрутом, я бы так отстегал его! — И лицо юного Массена приняло какое-то кровожадное выражение, губы стали еще тоньше, а все лицо обратилось как бы в одну сплошную веснушку.

Петьку дрожь пробрала от таких ужасных слов, а юный Массен считал себя правее правого, рассуждая: «Разве не жестоко со стороны родителей и учителей заставлять человека терять свои лучшие годы, свою золотую молодость, зубря грамматику и никому не нужные имена и числа вместо того, чтобы наслаждаться свободой, дышать полной грудью, бродить с ружьем за плечами, как настоящий охотник! То-то было бы раздолье! Так нет, знай сиди взаперти и зевай над книгой по приказу господина Габриэля, терпи упреки в лености и получай дурные отметки, о которых еще отписывают родителям! Как же после этого господин Габриэль не негодяй?!»

— И он дерется линейкой! — подхватил Примус, по-видимому, вполне согласный с Массеном. Невесело было Петьке слушать такие речи. Но ему не пришлось отведать линейки — он был почти мужчина на вид, как сказала хозяйка; не бранили его и за леность — он не ленился. С ним стали заниматься отдельно, и скоро он перегнал и Массена и Примуса.

— У него есть способности! — говорил господин Габриэль.

— И видно, что он прошел балетную школу! — прибавляла хозяйка.

— Надо залучить его в наше общество! — сказал аптекарь, который больше интересовался любительским кружком города, нежели своей аптекой. Злые языки повторяли про него старую, избитую остроту: «Его укусил бешеный актер, оттого он с ума и сходит по театру!» — Он просто рожден «первым любовником»! — продолжал аптекарь. — Года через два из него выйдет такой Ромео! Да я думаю, если хорошенько загримировать его да приделать ему усики, он и нынешней зимой отлично сыграет Ромео.

Юлию должна была играть дочка аптекаря, большой драматический талант, по словам отца, писаная красавица, по словам матери. Госпожа Габриэль могла сыграть кормилицу, а сам аптекарь, исполнявший обязанности и директора и режиссера, хотел взять на себя роль аптекаря; она хоть и маленькая, но первой важности. Все зависело теперь от позволения господина Габриэля. Разрешит ли он Петьке играть? Надо было постараться «обойти» его через госпожу Габриэль, а для этого требовалось сначала умаслить ее. Ну, на это-то аптекаря было взять!

— Вы просто рождены для роли кормилицы! — говорил он, искренно воображая, что этим страсть как льстит ей. — Это, собственно говоря, самая здоровая роль в пьесе! И веселая роль! Без нее нельзя было бы досмотреть пьесу — такая она печальная! А в вас, madame Габриэль, так и бьют ключом нужные живость и веселость!

В глазах госпожи Габриэль аптекарь был вполне прав, но она сильно сомневалась, чтобы муж ее позволил своему воспитаннику потратить хоть чуточку времени на разучивание роли и участие в спектакле. Тем не менее она обещала постараться «обойти» мужа, и аптекарь немедленно принялся за изучение своей роли. Особенно озабочивал его грим; он хотел явиться настоящим скелетом, олицетворенной нищетой и убожеством и все-таки порядочным человеком. Задача трудная! Но куда труднее было госпоже Габриэль «обойти» мужа. В самом деле, как ему было оправдаться перед лицами, поместившими к нему Петьку и платившими за его ученье, если он позволит мальчику играть в трагедии? Не скроем, впрочем, что сам-то Петька сгорал желанием играть.