Петкана

Мы жили в Эпивате, на берегу Мраморного моря. Жили во всем по заповедям Господним, украшая жизнь свою милостыней и благодеяниями. Мы помогали и Церкви, и людям. Всем, кто просил у нас помощи, и всем, чей вид подсказывал нам, что этот человек в ней нуждается. Мы побывали у всех окрестных святынь, сколько их есть между Силимврией и Царьградом. Молились пред чудотворными иконами и пили воду из каждого святого источника, прося у Бога единственной милости.

Так прожили мы четверть века. Надежда истончалась с каждым годом, пока не стала такой же бледной тенью, как мое девичье приданое. Как ковер, по которому ежедневно ходят, не замечая его. Как одеяло, согревающее ночью наши тела. И вот наступил день, когда я, будучи годами моложе своего мужа, в одночасье сделалась старше его. Ибо он еще мог быть отцом. А я уже не могла стать матерью. Соки мои иссякли, и источник их уподобился съежившейся, засохшей смокве. Я была в той поре, когда женщина может надеяться увидеть лишь детей собственных детей. Наши родственники уже начали грызться между собой за наше добро и не стыдились признаваться мне в этом. «Друзья дома» наперебой предлагали своих дочерей моему мужу, даже не таясь от меня. А самая юная моя служанка нагло спросила, что я ей дам, если она своими женскими чарами сумеет удержать моего мужа в нашем доме и в браке со мною.

Тогда лишь я поняла, что самое худшее, возможно, еще впереди. Что каждый день может принести мне новую боль. Что то горе, что кажется мне сегодня невыносимым, быть может, есть всего лишь легкий намек на грядущую беду. И я начала уже страшиться самого времени, словно самого заклятого врага. Страх пожирал мои силы и разум. Я чувствовала, что погружаюсь в темную бездну, и сама спешила ей навстречу, как будто этот мрак мог спасти меня и укрыть под черной завесой безумия от еще более грозной действительности.

От немощи и отчаянья я каталась по полу и грызла свои бесполезные уже руки. Рвала на себе волосы, бия себя в высохшую грудь, и ненавидела люто свою бесплодную утробу, кою готова была разодрать собственными ногтями, словно когтями. Так проходили напрасные дни и тщетные ночи. И все чаще посещала меня мысль о смерти как единственном избавлении.

И вот тогда-то и было мне видение. Только сама я не сразу уразумела это. В ту ночь, которую мне никогда не забыть, после долгой молитвы меня объяло на миг дивное умиротворение, так что мне удалось наконец заполучить крупицу сна. А когда я заснула, в сон мой, словно в горницу, озаренную солнцем, вошла Сама Божия Матерь. Кротко и серьезно взглянув на меня, Она положила мне на колени — новорожденное дитя!

Нет, я не дерзнула тотчас принять это за обещание свыше. Я не смела. Велик был страх мой перед еще одной тщетной надеждой. Лишь когда с задержкой следующих месячных ощутила я новую жизнь в себе, я решилась все рассказать мужу. И осмелилась поверить, что милость Божия еще раз была явлена людям чрез чудо.

В лето 934-е от Рождества Христова я родила сына. О, как я была счастлива! Поистине, все, что было со мной прежде, не могло сравниться с этой волшебной, головокружительной радостью. Ни одна моя греза, ни одна мечта об исполнении желания не походила на сию совершенную гармонию и несказанное тепло ничем не замутненной любви, соединявшей меня с моим первенцем.

Следующие девять лет я прожила очарованная своим счастьем. Я словно бы стала совсем иным человеком, по-новому раскрывающимся пред собой и другими людьми. И по отношению к мужу. И ко всем нашим ближним.

А когда моему Евфимию пошел десятый год, я заметила, как снова округлился мой стан. «Что ж, всему своя пора, — подумала я, — мне ведь уже пятьдесят четыре, не вечно мне иметь девичью стать». Да, я и вправду так думала. Думала, что это годы изменили мое тело. И ни на мгновение не допускала мысли, что тут может быть что-то другое. Пока не услыхала случайно обрывки разговора между двумя моими служанками и не поняла, что говорят они — обо мне. Тогда я начала вновь прислушиваться к перешептываниям родни и так называемых друзей дома. О, как ужасны для меня были эти речи! Каждое слово, подобно отравленному кинжалу, пронзало мне сердце.

Они говорили, что меня распирают вода и дикое мясо, а я-де надеюсь, что снова вынашиваю плод. И кто знает, что я такое сотворила в своем безумном желании заполучить ребенка. И родила ли вообще моего Евфимия или нашла его где-то под городскими стенами. Они говорили, что дикое мясо меня погубит, поскольку оно — от бесовского семени. И что я и не заслужила иного, ибо Бог все знает и ведает и, будь иначе, наверняка послал бы мне лучшую долю. Так говорили они. И погаными языками выпытывали «тайну» у моих служанок, а те — шпионили за мною в надежде узнать то, чего не было и в помине. Или, по крайней мере, не было известно мне самой.