Петля

— Ты узнал что-нибудь о моем отце и как он умер? — произносила она по складам, беззвучно, только шевеля губами. — Кто убил его, — добавляла она.

Поляков непонимающе пожимал плечами.

Наташа сознавала, что он решительно ничего не может слышать, но все же пыталась объяснить.

На этот раз Поляков невпопад улыбнулся. Теперь его уже не интересовало, что хотела втолковать ему Наташа.

Внезапно произошло какое-то шевеленье. Солдаты обняли своих любимых в последний раз и взобрались в вагон. Электровоз выдал визжащий свисток.

Флюоресцирующие стрелки на вокзальных часах показывали 17.15. Поезд номер 12 тронулся. Звякнули буфера, заскрипели колеса. Наташа махала рукой. Затем прижала обе ладошки в перчатках ко рту и послала прощальный поцелуй.

Но Поляков стоял бесстрастно и спокойно. Все его эмоции были теперь сосредоточены совсем на другом. Суровое настроение всегда охватывало его перед серьезной операцией. Вспомнив о своей любовнице, он только улыбнулся, затем безразлично махнул рукой в ее сторону и понадеялся, что никто не видел этот странный жест.

Через несколько секунд Наташино лицо уплыло назад, и заледеневшую платформу за окном сменила чернильная темнота. Поляков сдвинул занавески, отделил себя от всего мира и приготовился к путешествию в три тысячи километров. Поезд должен пронести его через три временных зоны из заледеневшей Москвы к жарким пустыням Центральной Азии, возвращая его в новое государство, куда, как он полагал еще недели две назад, он не ступит больше никогда.

Пятнадцать минут спустя, когда поезд набирал скорость среди жилых кварталов пригорода Люберцы с его преступными шайками, блондинистая проводница появилась в дверях перед Поляковым, улыбаясь широкой улыбкой. Она держала на пальце пакетик с чаем и в руке кувшин с горячей водой, наполненный из самовара, стоявшего радом с огромным кипятильником в конце вагона. Щедрая подачка Полякова начала действовать. Она предложила переменить и без того прилично выглаженное постельное белье на еще не использованное, вообще демонстрировала Полякову особую вежливость в надежде на более чем щедрые чаевые в ходе их долгой поездки.

Но Полякова белье — и в самом деле свежее — вполне устраивало, отклонив предложение, он закрыл дверь, отгородившись от коридора, где гуляли сквозняки. Его обширный опыт и в старой Советской Армии и в КГБ, когда он часто не знал, куда девать время, приучил его к тому, чтобы спокойно настраиваться на долгую дорогу. Он включил вагонное радио и услышал с облегчением легкую музыку, переложив вещи на полке, переоделся в спортивный дорожный костюм и тапочки. В течение тридцати минут он делал физические упражнения. Затем прилег на диван, пил душистый чай и жевал бутерброды (ресторанные, спасибо, Наташа!) и фрукты, всласть — никому не мешаешь и не надо выходить! — курил.

Чувствовал он себя усталым, а постоянный монотонный стук колес утомлял еще больше. Представить только… Всего лишь сутки назад он ехал по дороге во Владимир. Восемнадцатью часами раньше стоял в хранилище оружия под парусиновой палаткой в танковой части, а перед ним лежали двое солдат с пулями во лбу. Затем, двенадцать часов спустя, он только что закончил перегрузку оружия и боеприпасов из грузовика в конюшни на ипподроме и отправился в морг. И, наконец, пять часов назад он лежал, обнимал голую Наташу, и та никак не хотела приступить к тому, чего жаждал он, вела какие-то разговоры, похожие на следовательский допрос, пока сама не возбудилась, и стонала от наслаждения, кажется, непритворно…

Он засыпал, и его руки и тело становились безвольными. Хлеб упал на пол, многоцелевой нож нырнул под столик и закатился куда-то вглубь. Поляков, в трусах и тельняшке, лежал на приятном свежем белье, безразличный ко всему миру за пределами своего купе.

Он этого как раз и хотел.

Этого также хотели и другие.

Глава 38

— Виктор Петрович, ты сейчас обрадуешься, наш сынок подстрелил сегодня лису, — сообщила Таня. — С ним были трое его дружков на охоте, наткнулись на логово около озера. А там лисица и трое щенят…

Таня подала мужу вечернее блюдо с закусками и обычную порцию армянского коньяка.

— День прошел хорошо? — спросила она. Это был рутинный вопрос, и она даже не ожидала ответа.

— Нормально, моя дорогая, — солгал он. — Много бумажной работы. Обычные совещания в Центре. Несколько черновых докладов. Все как всегда.

Дома Марченко никогда не упоминал о чем-либо даже отдаленно связанном с «Братством». Таня об этой шайке слыхом не слыхивала, духом не ведала, Марченко делал все возможное, чтобы так и оставалось. Даже случай с зарезанной овцой и узбекской тюбетейкой не вызвал никаких размышлений и подозрений в ее простых деревенских мозгах: мало ли как теперь безобразничают.

Марченко потягивал коньячок и думал о борьбе с Раджабовым, которая на данном, как говорится, этапе привела к развитию событий с Зориным на полпути полета в Ташкент, массированному захвату оружия во Владимире и отправке Полякова для ликвидации узбекского лоха.