Петля

Никем не было сказано ни слов благодарности, ни слов прощания. Просто он прошел через две створчатые двери. Поляков побрел на Лубянскую площадь, затянутую густым зимним туманом, он пробирался под одежду и морозил тело. Ледяные брызги кололи лицо, как острые осколки разбитого стекла. Служебная машина теперь не ожидала Полякова, и никто из сотрудников не вышел хотя бы проводить его, чтобы смягчить чувство горькой обиды.

Поляков остался наедине с самим собой, поддержки ждать было неоткуда.

Он чувствовал себя раздавленным. Преданным теми, кому верил.

Глава 12

Ошеломленный всем случившимся, Поляков спустился в сплетение подземных переходов под Лубянской площадью, в неимоверный мир все растущего числа отчаявшихся и обнищавших людей Москвы. Пенсионеры и покалеченные ветераны войн стояли, прислонившись к холодным стенам, выклянчивая рубли и десятки. Бродяги охотились за пустыми бутылками и банками, за всем, что могли сплавить за гроши старьевщикам на Тишинском рынке. И пьяницы, вроде старика с измятым партийным билетом в протянутой руке, надеявшегося на снисходительность, но не получавшего ничего… Поляков поднялся из перехода наверх, миновал новые полчища попрошаек, сидящих на корточках в начале проспекта Маркса, и группы дельцов черного рынка, заполнивших тротуары вокруг магазина «Детский мир».

Это была не та обетованная коммунистическая страна, ради создания которой работал и боролся с чувством гордости полковник ГБ Поляков. Это был огромный бестолковый, грязный, жуликоватый базар. Рваная оберточная бумага и ломаные ящики валялись на тротуарах. Тысячи озябших жалких людей стояли рядами, предлагая купить игрушки, вещи домашнего обихода, консервы, водку за рубли или твердую валюту. То были домашние хозяйки, рабочие, незанятые уборщицы, художники и столяры — многие с вызывающими сочувствие транспарантами на шее. Грузины, молдаване, казахи, туркмены, отчаявшиеся люди из числа многочисленных национальностей, обитающих в России, таких, как лезгины, калмыки, ногайцы. То были люди, мечтающие заработать хоть что-нибудь, дабы пережить тяготы зимы и обрушившиеся на них беды в этом рухнувшем мире.

На последних ступеньках перехода кучка темнокожих цыганят пристала к Полякову. Юные добытчики завывали как волки, протягивая за милостыней руки. Олег Иванович пытался вырваться от них, стал отбиваться. Один из цыганят нагло сунул руку в его правый карман, другой обшаривал левый. Ничего не найдя, покричав что-то на своем языке, они как крысята шмыгнули в толпу.

Поляков пробирался сквозь толпу стиснувших его людей и чувствовал себя отвратительно. Но в конце концов это была не иная планета, а своя сегодняшняя Москва. Разгульное царство анархии, где ни милиция, ни КГБ, ни прокуратура уже не играли никакой существенной роли, где политические деятели не владели реальной властью, они были попросту бессильны. В годы Брежнева и Андропова, когда еще соблюдалась дисциплина, милиция мигом сгребла бы попрошаек, воришек, деляг и выдворила бы из города. Теперь же мафия и ее «крестные отцы» с потрохами купили плохо оплачиваемых и потерявших веру во все «стражей порядка». Всевозможные банды и группы в русской столице обеспечили себе бесконтрольную деятельность. Это и называлось новой свободной экономикой, свободным рынком. Но Поляков — не один он, конечно, — усматривал в этом ужасную, недостойную цену, которую платила его родина за подобную свободу и демократию. Ему было стыдно за все, что он видел вокруг.

Три десятилетия службы в органах безопасности, казалось, должны были выработать у Олега Ивановича и профессиональную и моральную стойкость против всяческих безобразий, преступлений, закононепослушания. Но в тот вечер он чувствовал себя совершенно разбитым. По мере того, как он двигался в полусумерках по спуску к Большому театру и затем к метро, в его душе и сознании накапливался яд ненависти, он отвергал все то, чем жил раньше. И страна и система, которыми Поляков прежде восхищался, стояли теперь на коленях, валялись в дерьме. Мир вокруг обернулся сплошным издевательством и потерял смысл своего существования.

На станции метро «Площадь Революции» его подхватила толпа, понесла к эскалатору и вниз к платформе. В поезде отставной полковник пребывал в каком-то трансе. А вскоре выяснилось: то, что недавно составляло для Полякова пятиминутную спокойную прогулку от станции «Речной вокзал» до своего дома, теперь превратилось в мучительно долгий путь по обледенелым улицам. Через каждые два-три десятка шагов он отдыхал, переводил дух, прислонившись к стене или к столбу. Многие годы он пользовался всеобщим уважением в округе. Теперь казалось, что все прохожие знают, что с ним произошло. Никто не обращал на него внимания, будто он был одним из многих алкашей, перегрузившихся водкой.