Петля

Родители рассказывали новости их маленькой, из одиннадцати дворов, улицы: кто умер, кто уехал, а кто поселился, – но Свирину было не очень-то интересно: он не успел по-настоящему познакомиться с местными после переезда, даже имена и фамилии учителей и одноклассников не запомнил – тот год в школе стёрся из памяти, наверно, от ужаса перед новой и необычной жизнью, – а приезжая позже, он ни с кем не сближался, никого не выделял – с равной вежливостью и равным равнодушием здоровался со старушками, мужчинами, девушками.

Его интересовал только огород. Причём, сам тому удивляясь, он хотел, чтоб всё в нем оставалось как было. Чтоб помидоры росли на одном и том же месте, и арбузы, редиска с морковкой, фасоль, чеснок, капуста. Он досадовал, что кус возделанной земли из года в год съёживается – полосы сорной травы вдоль ограды становятся шире и шире. Но сам расширить этот кус за месяц пребывания здесь не успевал.

Когда родители вместо самодельной теплицы, которую нужно было каждый год обтягивать плёнкой, купили поликарбонатную, надёжную, на много лет, Свирин почувствовал что-то вроде раздражения, будто у него отняли важное. Так же было и с насосом «Кама», тяжёлым, плохо закачивающим воду из пруда, который родители сменили на лёгкий и мощный «Малыш». И даже с проволочками на месте соединения шлангов – на их месте появились удобные, но какие-то чужие ему хомуты.

Другими делами Свирин почти не занимался. Перебрал, правда, два раза забор, положил несколько шиферин на место лопнувших, сколотил новый деревянный тротуарчик во дворе, чтоб в дом грязь не таскалась. Но всё это так, по необходимости, без удовольствия.

В этот приезд возникла очередная необходимость отвлечься от огорода.

На третий или четвёртый день, вставив во времянке зарядное устройство в розетку, Свирин заметил, что телефон не осветился благодарно. Щёлкнул выключателем – лампочка не зажигалась.

Электричество в деревне отключали частенько, поэтому он не затревожился. Но когда вошёл в избу, увидел: свет там есть, плитка работает.

– О, а у меня не фурычит!

Не фурычило, как оказалось, и в бане, и под навесом с инструментами.

Свирин отсоединил провод, протянутый от избы к этим строениям, стал осматривать замотанные изолентой соединения, розетки. Провод оказался ломкий, с крошащейся и осыпающейся изоляцией.

– Надо менять, – сообщил родителям и увидел в глазах отца растерянность. А мама засуетилась:

– Может, этот как-нибудь ещё подюжит? И у нас тут собрано…

Быстро достала из чулана мешок с мотками проводов. Но все они были старые или неподходящие.

– Этот телеграфный, а этот вообще для антенны.

– Что же делать-то… – Мама вдруг стала жалкой и крошечной.

– Да ничего, – стыдясь её такой, резковато сказал Свирин, – завтра съезжу в город и куплю метров тридцать.

– И звать ведь нужно кого, чтоб сделали.

– Я сам справлюсь.

Мама посмотрела на него с недоверием. Но не спросила, сможет ли. Спросила другое:

– А сегодня как, без света будешь?

– Побуду без света.

– А поливать? Если не получится, то поливать-то как… Завтра обязательно надо полить.

Свирин стал злиться. Не на маму скорее, а на этот довольно длинный и бестолковый диалог. Произнёс веско, как на переговорах по бизнесу:

– Всё получится.

Занёс мешок с проводами обратно в чулан и пошёл пасынковать помидоры.

Когда что-нибудь не клеилось или с родителями возникала напряжённость, он пасынковал помидоры – в такие моменты не чувствовал жалости и обрывал всё лишнее почти до верхушки. И помидоры после этого плодоносили особенно щедро.

Но маму тон Свирина не убедил – она привела соседа. Мужчину лет тридцати пяти. Правда, мужчиной его назвать было сложно – до сих пор парень. Худой, шебутной, какой-то раздёрганный.

Свирин не помнил, как его зовут, раза три-четыре здоровался при встрече, знал со слов мамы, что он с женой и детьми купили не так давно дом умерших стариков Тернецких.

– Здоров! – перепрыгивая через грядки, тянул парень правую руку, а в левой держал короткий моток провода. Желтоватого от старости. – Погнали наладим!

Парень был датый. Глаза на молодом ещё лице мутные, как бельма. И Свирина сжало неожиданное и сильное бешенство. Не такое, когда хочется орать и метаться, а приводящее в оторопь.

– Чего? По-быстрому сделаем.

– Я сам, – сказал Свирин так, что парень отшатнулся.

Свирин нашёл взглядом маму, мнущуюся возле калитки в огород.

– Я же сказал – я сам. Тем более… – слова выдавливались из горла с трудом, – что это за огрызок? Этот вообще для настольной лампы… Электричество – не шутка… И в пьяном виде лезть…

Теперь и парень ощетинился.

– А ты чего злой такой?

– Я не злой. Я – занят. До свидания.

– Ну, до свидания. – И, пожимая тощими плечами, он ушёл.

Минут через десять подошла мама.

– Сынок, извини. Они говорили, им должны провода во всём доме менять, как многодетным, и я думала, может, осталось что. Увидела, что он выпивший, пожалела – зря сунулась, а он: пойдём сделаем… Извини, ладно? И отцу не говори только.

– Не надо меня позорить, – сухо ответил Свирин, ощипывая очередной помидор.

– Да я не позорю…