Петля будущего

Невозможно. Хэппи не опаздывает, никогда, ни на секунду – система безупречна, она управляет всем. Я проверяю время на экране и вижу, что прошло уже тридцать секунд с тех пор, как должен был начаться дождь.

– Хэппи? – зову я, вглядываясь в небо. Экран молчит. – Хэппи!

Экран мерцает и возвращается к жизни:

– Чем я могу помочь? – спрашивает знакомый голос.

– Дождь… – начинаю я.

Моя паника прерывается первой вспышкой в небе, за которой следуют вторая и третья, рассыпающиеся вдали сетью огней, создавая облака, соединяющиеся в тучи.

– Что только что произошло? – спрашиваю я.

– Все так, как и должно быть, заключенный 9–70–981, – произносит Хэппи.

– Но дождь, – настаиваю я, отведя, наконец, глаза от окна, когда первые капли падают на землю, – он начался позже.

– Все так, как и должно быть.

Я перевожу взгляд с экрана на льющийся дождь.

Я с таким облегчением наблюдаю за густыми каплями дождя, падающими на землю, стекающими по стенам, обливающими выжидающие на верхушке колонны дроны, что на мгновение забываю про сбой и просто любуюсь, притворяясь, что ничего не было.

Но что-то случилось, и я не знаю, что это означает.

День 749 в Аркане

Заключенные обсуждают запоздалый дождь.

Меня это удивляет. Мне всегда казалось, что я единственный, кто наблюдает за дождем каждую ночь.

Я слышу за стенами: «Почему?», «Что это значит?», «Что там происходит?».

Пробежав последний круг, я опираюсь о стену, соседнюю с двором Кины, чтобы перевести дыхание.

– Как побегал? – спрашивает Кина.

– Хорошо, спасибо.

– Лука, дождь…

– …он опоздал, – завершаю я ее фразу, – знаю. Как думаешь, что это значит?

– Наверное, ничего.

– Ну да, может, и ничего, – соглашаюсь я, но никак не могу избавиться от неприятного предчувствия.

Я сижу на земле, молча слушая болтовню заключенных; Малакай Баннистер снова дразнит дроны, Пандер поет, Чиррак и Кэтрин нерешительно общаются между собой, двое из четверых планировщиков обсуждают побег. Винчестер пока не вернулся со своей последней Отсрочки, и Вудс знает, что это значит: друг умер на операционном столе, когда ему пытались вживить какую-нибудь новую современную технологию. С прошлой среды Вудс не произнес ни слова.

– Как себя чувствуешь после импланта в сердце? – спрашиваю я, инстинктивно прижимая руку к шраму на груди.

– Уже не больно, – отвечает Кина, – остался только дискомфорт.

– Это тоже пройдет.

Я содрогаюсь при воспоминании о своей первой операции: травма, после которой никогда не прийти в себя, но здесь, в Аркане, об этом не говорят. Я сопротивляюсь нахлынувшим воспоминаниям, но они неотступны.

Маршалы взламывают входную дверь, разбивая ее в щепки и выкрикивая военные приказы. Сестра кричит, а отец наблюдает, как за окном темное пятно большого дрона удаляется в сторону горизонта, становясь все меньше и меньше.

Маршалы вытащили меня из квартиры, пуская болезненные разряды тока по моему телу, и потащили вниз через все сто семьдесят семь лестничных пролетов.

Потом наступила темнота, я слышал лишь грохот и вибрацию двигателей, пока меня везли в Терминал.

А затем парализующий укол.

В первый раз кажется, что это навсегда, что отныне такой и будет жизнь, что именно так они поступают с преступниками: обездвиживают, помещают в ячейки и забывают.

Потом была операция.

В поле зрения попало ее лицо, наполовину прикрытое кипенно-белой маской, когда с жутким блеском в глазах она комментировала мне манипуляции над моим телом.

Она показала мне толстые кобальтовые кабели, сказала, что их вживляют глубоко в мои запястья, как магнитные манжеты.

Мое тело дернулось, когда лезвие разорвало кожу, после чего я услышал звук прожигающих и впивающихся в кости болтов.

Вот она снова появилась в поле зрения – хирург, и пока она говорила, я слышал улыбку в ее голосе.

– Это, – рассказывала она, держа зажатую пинцетом маленькую металлическую проволоку, – это то, что мы делаем с преступниками.

Проволока скрутилась в символе бесконечности; она была сделана из серебра, быстро мигали белые огоньки, распределенные по всей длине. Хирург развернула устройство так, чтобы мои зафиксированные глаза могли ясно разглядеть его.

– Это пробьет отверстие в правом предсердии твоего сердца, сплетется с тканями и легочной артерией. Будет отслеживать твои движения, свяжет тебя с Арканом и, что самое главное, оно сдетонирует и убьет тебя, если выйдешь за пределы линии.

Мне хотелось кричать, убежать оттуда, но я не мог.

Я не чувствовал, но слышал надрыв и разрез, когда она проникла сквозь грудную клетку, меж ребер, добралась до бьющегося сердца и вставила в него это устройство в форме петли – чтобы я навсегда застрял в Аркане, без надежды на спасение.

– Когда у тебя следующая Отсрочка? – спросила Кина, пробудив меня от горьких воспоминаний и вернув в ярко освещенный солнечный двор.

– Эм-м-м, месяца через три.

– Как думаешь, тебе повезет?

Я стряхиваю последние воспоминания о сердечном импланте.

– Я пережил уже четыре и пока жив. Пять, если считать сердечный детонатор.

– Как это было? – спрашивает Кина.