Петля для полковника

— Игнатьич, а что же теперь делать? — шепотом спросил Балакина. — Ведь если… Если Киреев нас разоблачит, если он раскроет нашу операцию «Море»… Если одно это размотать — нам конец, крышка!

— Да брось ты свои блатные приемы! — выкрикнул зло Балакин. — Операция «Море»! Это хорошо звучало тогда, когда вон там, на полянке, где самовар ставили, Треухов млел, а там, в баньке под сауну, знатная персона парилась, которая с той операции «Море» рыбку жрала под дармовой коньяк «Греми». Жрал он, зная, как дважды два, и откуда рыбка, и почему ему позволено ее жрать, и за что в багажник его служебной «Волжанки» ему ящик «Посольской» положен. А сейчас ты о тех временах забудь! А что нам делать с Киреевым, я и сам думаю. Посмотрим… Как дело пойдет. Если я еще что замечу, то все. И ты смотри в оба. Пьянствуй поменьше, Нинку предупреди. На худой конец есть человек… На него и будем надеяться. Я тебя с ним познакомлю. Человек верный. Имя у него хорошее. Мне нравится. Артем. В переводе с греческого — охотник.

XIV

Маша сидела над толстой рукописью, пристроившись сбоку к обеденному столу на кухне, и было ей себя до слез жалко. Читала, поправляла ошибки — а еще писать внутреннюю рецензию, желательно положительную, поскольку автор местный, а в издательстве установка: «варягов» заворачивать, своих пропускать. Впрочем, установка не железная, а зависящая от сиюминутной конъюнктуры — художественный уровень особой роли при этом не играет. Когда в областной газете работала, сколько она написала острых газетных материалов против рутины, делячества и так называемых «соображений»! Стало быть, все зря?!

Маша продолжала читать необыкновенно скучное произведение.

«Или это только у нас так, в провинции? — подумалось ей. — В Москве, в Ленинграде, где существует подлинная литература, должно быть, все иначе. Однако если, например, взять…» В дверь позвонили. Маша удивилась. Детям из школы рано, Феликс полтора месяца назад ушел в автономку. Его еще долго не будет. Соседки на работе. Почта? Дворник?

На пороге стоял отец. Это была мистика. Ведь только что она подумала именно о нем. В столичных издательствах при всей их столичности и ориентации на самых-самых больших писателей тем не менее хорошими тиражами в прекрасном оформлении выходили и его книги, откровенная компилятивная халтура на злобу дня.

— Папа? — У Маши широко раскрылись глаза. — Откуда ты? Почему без звонка? Я бы встретила…

— Пройти можно? Я уже третий день у вас, — ответил Киреев, снимая пиджак, раздумывая, не попросить ли тапочки зятя: после вчерашней беготни по дюнам болели ноги. — Был в колхозе «Звейнекс», заключал договор о поставках. Чаю дашь? Как у тебя дела?

— Да ничего, — вздохнула Маша. — Очень трудно, правда, противостоять демагогии…

— Что поделаешь, — Виктор Николаевич усмехнулся. — Как дети, Феликс?

— Все хорошо. Феликс в автономке.

— А друзья? Кстати, как поживает Дьяченко? Ваш приятель, который жил с Феликсом в одной комнате академического общежития? Я, помню, немного помогал парню в свое время.

— А… — Маша кивнула. — Да, Дьяченко. Был такой. Кажется, ты помог ему с машиной? Он ведь перед поступлением в академию с Кубы вернулся. А теперь служит на другом флоте, даже не знаю, на каком точно. А что?

— Да так… Думал, поддерживаете отношения. Хотел привет передать. — «Замечательно, что она не помнит, не знает сути… Великолепно!» — подумал с облегчением. — А к тебе у меня маленькая просьба, Марусенька.

— Да, папа?

— Не могла бы ты пообщаться письменно или по телефону со своими тетушками и выяснить их намерения в отношении меня? Они вдруг стали крайне агрессивны. Бегают в прокуратуру, жалуются. И всего лишь потому, что я изъявил желание жить в доме собственных родителей!

— Признаться, папа, из писем тети Ани я поняла другое, — осторожно сказала Маша. — Они хотят кое-что из вещей, хотя бы на память, а ты возражаешь. Они хотят жить на даче, а ты не позволяешь. В общем, я их понимаю. Честно говоря, я тоже хотела бы иметь некоторые дедушкины книги, что-то из тех вещей, которые я знала с детства. Не забывай, я выросла в той самой квартире…

— Дорогая моя, — Киреев широко улыбался. — Ты ведь умная девочка. Напиши им, что я не могу позволить разорять родительское гнездо. Кстати, это и в твоих интересах. Ты и Лена — мои прямые наследницы.

— Папа, я, к сожалению, хорошо знаю твою жену. А ты — мое мнение о ней.

— Это мнение внушено тебе твоими тетками. Она не так меркантильна, как вы все считаете.

— Допустим, папа. Но давай хотя бы с глазу на глаз назовем вещи своими именами. Бабушка жила у Ани, у Вари, у меня.

— Разумеется, когда Леночка была крошкой. Ребенок кричал, это беспокоило маму.

— Однако ты отправил ее ко мне именно тогда, когда у меня кричало два младенца, в этой двухкомнатной, а не в трехкомнатной, как на улице Алых Роз.

— Мама болела, ей был необходим морской воздух. Не отправлять же ее в санаторий — нонсенс! По-моему, тогда ты все это отлично понимала… — пожал плечами Виктор Николаевич.

— Да, я понимала, как плохо бабушке с твоей Лидией. Лида даже не кормила ее!