Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

Только липкая испарина выползала на лоб из-под жестких мелкокурчавых волос, которые Лютостанский называл «парховизмом».

Мерзон догадывался, что, назначив сегодняшнюю встречу, я уготовил ему или скорую смерть, или какое-то туманно-отдаленное спасение.

Я не спешил, со вкусом выпивал, с удовольствием закусывал, пошучивал, между копченой лососиной и грибами спросил:

– О чем пресса сообщает?

– Народы мира празднуют историческую победу: завершение сооружения Волго-Донского канала, – отрапортовал Мерзон.

– Еще чего?

– Король Фарук в Египте отрекся, власть захватил генерал Нагиб…

– Еще?..

– Иран трясет сильно, похоже, Мосаддык совсем шаха выкинет…

– Прекрасно… А чего-нибудь к нам поближе?

Мерзон моргнул тяжелыми складчатыми еврейскими веками, медленно сказал:

– В Чехословакии вскрыт заговор инженеров-угольщиков, которые создали фашистскую сельскохозяйственную партию…

– Да, это очень здорово! Я рад за наших чешских коллег. Ты представляешь, какую они трудную работку провернули – изобличить горняков, руководящих аграрным подпольем?

– Наверное! – горячо согласился Мерзон. – Империализм, как спрут, просовывает щупальца…

Я прервал его:

– Еще что-нибудь на эту тему есть?

– В ГДР осудили террористов, скрывавшихся под вывеской «Общественного следственного комитета свободных юристов».

– А в Польше кого-нибудь поймали?

Растерянный и напуганный Мерзон обреченно вздохнул:

– Бандитов из Армии крайовой и кулаков.

Я принялся за суп, спросив перед этим:

– А вчера что-нибудь этакое было в газете?

– В Румынии арестованы вредители на строительстве канала «Дунай – Черное море».

– Слава богу! – облегченно вздохнул я и посмотрел за реку, вдаль, в лениво темнеющее летнее небо. Там, над Тушинским аэродромом, тренировались, готовились к воздушному параду летчики, неутомимо, в сотый раз выстраивавшие своими ЯКами в голубовато-зеленом предвечерье гигантские буквы: «СЛАВА СТАЛИНУ!»

– А позавчера что-нибудь сообщали? Ты мне расскажи, Аркадий, а то я по занятости не всегда успеваю прессу почитать. Есть у меня такой грешок, – доверительно сообщил я.

– Позавчера в Албании расстреляли убийц, готовивших покушение на товарища Энвера Ходжу…

Тот незначительный хмелек, что был в Мерзоне, окончательно и бесследно улетучился.

Я же, прихлебывая суп, неутомимо продолжал повышать свою политическую грамотность:

– А позапозавчера?..

– В Болгарии разоблачена подпольная организация бывших жандармов, скрывавшихся под видом учителей…

– Молодец, Аркадий! Давай выпьем, я вижу, ты на уровне политического момента, обстановку в мире улавливаешь. Один только еще вопросик у меня к тебе. Если знаешь – скажи. Мне это интересно. Что завтра в газете будет напечатано?

Он раздавленно скривился, старался улыбнуться изо всех сил, но получилась у него только затравленная уродливая гримаса.

– Откуда ж мне знать, Павел Егорович, что завтра в газете напечатают? Прочтем и узнаем.

– Не знаешь? – Я огорченно развел руками. – Это плохо. Тогда я тебе скажу. Завтра будет напечатано, что наша славная боевая Контора закончила следствие по делу о крупном заговоре еврейских изменников, отщепенцев и сионистов, нагло выдававших себя за советских писателей и поэтов!

Мерзон молчал. Самолеты за рекой взмыли в синий зенит, рассыпались и снова потекли к алой полоске горизонта, четко печатая по своду мира: «СЛАВА СТАЛИНУ!»

– Ну, давай выпьем, Аркадий! – Чокнулся с ним, и он сглотнул водку, как слезу. – …А может, и не напечатают. Как там решат – в инстанциях. Но через несколько дней, сообщат в газетах или не сообщат – поскольку это не влияет, – их всех расстреляют: Маркиша, Фефера, Квитко, Бергельсона, Гофштейна и всю остальную вашу литературную синагогу. Как ты это понимаешь?

Он давился гландами, язык кляпом закупорил гортань, он сопел тяжелым носом, потом хрипло бормотнул:

– Товарищ Сталин указал, что по мере успехов социализма классовая борьба усиливается…

– Вот именно! – воздел я указующий перст. – А какой следующий этап классовой борьбы наступит? А? Поведай мне свои соображения, друг Аркадий!

Впервые за весь вечер он посмотрел мне прямо в глаза и тихо сказал:

– Мы.

Я захохотал и помахал у него перед носом пальчиком:

– Ошибаешься. Для вашего брата, сотрудников еврейской национальности, много чести – отдельный этап вам выделять! Все будет решено в рабочем порядке. А вот действительно следующий этап – это всенародное дело врачей-убийц, врачей-отравителей, изуверов, чудовищ, извергов, покусившихся на него… – И показал ему на строй самолетов, будто плавившихся в кровавой полосе догорающей зари.

– Зачем вы мне все это говорите? – спросил Мерзон с мукой через закушенную губу.

– Затем, что наш верный товарищ и боевой соратник майор Лютостанский утверждает, будто есть евреи и есть жиды. С жидами, он считает, вопрос простой. А евреев он предлагает оставить, но они должны доказать свою верность нашему общему делу. И его точку зрения поддержало руководство.

– Как же нам еще-то доказать свою верность? – устало усмехнулся Мерзон.

– Высокой клятвой крови…