Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

И долгий наш проход от кабинета до подъезда № 1 — через вагон приемной, где генералы на откидных стульчиках будут ждать нашего возвращения бесконечные часы, через коридор с алыми дорожками, будто натекшими кровью с лампасов абакумовских бриджей; через катакомбную серость гранитного вестибюля — все это походило на затянувшуюся детскую игру «Замри!». Все встречавшие нас в этот разгар рабочего вечера цепенели по стойке смирно, руки по швам, спиной к стене, немигающие искренние глаза — в широкое абакумовское переносье, вдох заперт в груди, и ясно было, что, если им не скомандовать: «Отомри!», они так и подохнут в немом субординационном восторге.

А я напряженно думал о том, что «заговор врачей» дал трещину в самом основании — еще не родившись толком на свет. Какое-то «выплывающее дело поважнее…» заслоняло воображение нашего замечательного министра.

Начальник охраны крикнул зычно на весь склеп вестибюля: «Сми-ирна-а!», дробно щелкнули подкованные каблуки караула, и мы вышли на улицу, в ленивый снегопад, в тишину вечера.

Желтовато дымились, маслом отсвечивали фонари, сполохами сияли лампы во всех окнах, шаркали по тротуару лопаты дворников. По квартальному периметру Конторы ходили часовые — удивительные солдаты в парадной офицерской форме, с автоматическими двенадцатизарядными винтовками. Для боя и солдаты, и винтовки были непригодны: их держали для устрашения безоружных, потому что внушительный полуавтомат с плоским штыком был тяжел, боялся холода, воды, песка и ударов так же, как и эти матерые разъевшиеся вологодские бездельники. А госстраховскую функцию они выполняли прекрасно — ни одного пешехода не было на тротуаре, по которому ходить вроде бы никому не запрещалось.

Шесть телохранителей выстроились от подъезда до дверцы пыхающего дымками выхлопа «линкольна», и на лицах этих молодцев была написана одна туга-тревога: успеть прыгнуть в свой эскортный ЗИС-110 и не сорваться с хвоста министерского лимузина.

Поскольку Абакумов не боялся покушений никогда не существовавших у нас террористов, его любимой забавой были гонки с охраной. Не успел старший комиссар сопровождения захлопнуть за мной дверцу, а министр уже скомандовал шоферу: «Ну-ка, нажми, Вогнистый!» — и «линкольн» помчался поперек площади Дзержинского.

В заднее стекло, бронированное, густо отливающее нефтяной радужкой, я видел, как вскакивает на ходу охрана в уже едущий конвойный ЗИС, как мигают у них суматошно желтые фары. Над площадью разнесся квакающий рев «коков» — никелированных фанфар правительственной сирены.

— В цирк, — сказал Вогнистому Абакумов.

Я не удивился. Два-три раза в неделю грозный министр ездит в цирк, где его всегда ждет персональная ложа.

Наверное, глубокий психологизм жонглеров, драматическая изощренность гимнастов, мудрость фокусников возвышали сумеречную душу Абакумова, делали его милосерднее и веселее.

Абакумов наклонился вперед и, накручивая рукоятку, как патефон, поднял за спиной Вогнистого толстое стекло, отъединив нас в салоне. И сказал мне озабоченно:

— Значит, так, Павел: пошлю тебя в Ленинград. Там предстоит большое дело. Все областное начальство сажать будем. Продались, суки маленковские…

Так и запомнился он мне в этом разговоре — уже согласовавший «вопрос» наверху, готовый уничтожить все ленинградское руководство и озабоченно накручивающий ручку стеклоподъемника, как будто заводил он патефон, чтобы мы могли сбацать прямо в салоне модное танго «Вечер».

Я вспоминал много лет спустя этот разговор, читая дело по обвинению бывшего министра государственной безопасности СССР гражданина Абакумова B. C.

ВОПРОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР В. В. УЛЬРИХА: Скажите, подсудимый, за что вас двадцать лет назад, в апреле 1934 года, исключили из партии?

АБАКУМОВ: Меня не исключали. Перевели на год в кандидаты партии за политическую малограмотность и аморальное поведение. А потом восстановили.

УЛЬРИХ: Вы стали за год политически грамотным, а поведение ваше — моральным?

АБАКУМОВ: Конечно. Я всегда был и грамотным, и вполне моральным большевиком. Враги и завистники накапали.

УЛЬРИХ: Какую вы занимали должность в это время и в каком состояли звании?

АБАКУМОВ: Об этом все написано в материалах дела.

УЛЬРИХ: Отвечайте на вопросы суда.

АБАКУМОВ: Я был младшим лейтенантом и занимал должность оперуполномоченного в секретно-политическом отделе — СПО ОГПУ.

УЛЬРИХ: Через три года вы уже имели звание старшего майора государственной безопасности, то есть стали генералом и заняли пост начальника Ростовского областного НКВД. С чем было связано такое успешное продвижение по службе?

АБАКУМОВ: Ну и что? Еще через полтора года я уже был наркомом госбезопасности. Ничего удивительного — партия и лично товарищ Сталин оценили мои способности и беззаветную преданность делу ВКП(б).

УЛЬРИХ: Садитесь, подсудимый. (Коменданту.) Пригласите в зал свидетеля Орлова. (Свидетелю.) Свидетель, вы хорошо знаете подсудимого?