Петля Мёбиуса

С другой стороны Андрея несильно ткнули в бок, он оглянулся. Второй ассасин рассматривал его с вялым любопытством. Лоб у этого был совсем низким, в два пальца шириной; левый глаз, небольшой и круглый, располагался заметно ниже правого – большого и овального, выпученного.

От сладкого духа вновь закружилась голова и начало подташнивать.

– Так чё с терпилой делать будем? Лишим жизни через отсечение вместилища разума?

Усач захохотал, качая головой и хлопая себя ладонью по ляжке.

– Отомстим ли, братия, за нашего предводителя? – ухнул сзади еще один голос, да так неожиданно, что Андрей вздрогнул.

Обхватив себя за плечи, он с опаской оглянулся. И раньше было темно, а теперь как-то уж совсем почернело. И холодно становилось. По земле ползли, извиваясь, языки пены, вылизывали чахлую траву и глину, растворяли их. За деревьями ничего не было видно, будто теперь позади редколесья разверзся лишенный звезд космос.

В вязкой смоляной мгле что-то сдвинулось; медленно проявились блеклые линии, стали четче, сошлись силуэтом, тот приблизился – и возник еще один ассасин, обладатель многочисленных тонких косичек. Они шевелились, изгибались, концы их приподнимались позади и вокруг головы, но в первые секунды Андрей не смог понять, что´ это с ними. У третьего ассасина нос, явно когда-то сломанный, с прогнувшейся переносицей, съехал далеко вбок, так что крошечные, вывернутые наружу черные ноздри располагались где-то над правым уголком рта. В одной руке – кривая сабля, в другой скальп… Андрей рывком подобрал ноги и привстал, но тут же сообразил, что это всего лишь вырезанный кружок почвы с торчащей травой, за которую ассасин держал ее.

– Возрадуйтесь, братия! – хрипло воскликнул волосатый, кинув землю на середину полянки. – Я урезал еще долю мира, отмщая за нашего Старца! От трофей!

– Круто… – зевнул кривоглазый.

Косички покачивались, приподнимаясь и опускаясь… наконец Андрей разглядел, что концами они привязаны к нескольким птичкам с тонкими прямыми клювами, а еще к большому мохнатому шмелю и стрекозе. Шмель жужжал, стрекоза стрекотала, а птички тарахтели, быстро взмахивая крылышками.

Третий ассасин плюхнулся на траву и спросил:

– Ну так чего, раскочегарим, братия?

– Клубодана не осталось, – возразил кривоглазый.

– Так черного возьмем…

Кривоглазый и волосатый достали трубки. Усач, осторожно сжимая свою за мундштук, чашечкой зачерпнул пену ночи. Остальные последовали его примеру. Волосатый достал откуда-то большую, размером с указательный палец, спичку, огляделся и вдруг чиркнул о лоб кривоглазого. Тот отпрянул, выругался, а потом захихикал. Спичка вспыхнула ярко-синим гудящим огоньком, густые фиолетовые тени легли на лица, превратив их в скопище ямок и освещенных бугорков. Ассасины пустили спичку по кругу и не спеша прикурили. Затем кривоглазый вонзил ее головкой в землю – еще секунду или две она горела, озаряя почву изнутри, так что та налилась синим свечением, затем погасла.

Все трое одновременно затянулись.

Исходя пузырями, беззвучно булькая и дрожа, пена ночи поползла из-за деревьев. Трава чернела на глазах, иссыхала, превращаясь в ломкие спиральки, а стволы берез стали почти прозрачными.

Кривоглазый, сунув мундштук в зубы, затянулся особенно глубоко, с такой натугой, что Андрею показалось: сейчас у него дым пойдет из ушей. Этого не произошло, зато когда ассасин наконец выдохнул дым, левый круглый глаз его… Не может быть! Андрей мотнул головой, решив, что это лишь игра света и теней на лице курильщика, что на самом деле ничего такого не происходит. Левый глаз рывком съехал по щеке примерно на сантиметр…

Затянувшись еще по нескольку раз, ассасины удовлетворенно откинулись; двое легли на траву, а волосатый привалился спиной к истончившейся березе. Все смотрели прямо перед собой и не моргали. У волосатого, когда он выдыхал, дым выстреливал из ноздрей двумя тонкими струйками, они сходились, образуя узкий треугольник, и дальше завивались спиралью.

– Что-то я, братья… – промямлил усатый. – Что-то я как-то странно себя чувствую.

– Ага… – согласился волосатый, выпуская дым тонкими короткими змейками, которые, извиваясь и шипя друг на друга, быстро уползали наискось вниз и исчезали в земле. – Мнится мне, что в голове моей – черный пух, хлопья ненасытного мрака.

Кривоглазый, задумчиво нахмурившись и скосив правый глаз вверх, так что зрачок почти исчез под бровью, в то время как левый на щеке быстро вращался, подтвердил:

– И я, и я… уж таким эзотеричным себя ощущаю, братья…

– Как же, эзотеричным… сакральным до умопомрачения – тайным центром мироздания чувствую себя я.

– Оккультным… – не согласился волосатый, начиная покачиваться влево-вправо. – Я – Пуп Земли.

– Что там – оккультным… я чувствую себя трансцендентальным, как маятник Фуко.

– Маятник – тьху, плевое дело. Я ощущаю себя печатью Соломоновой…

– Ха, печать! – фыркнул кривоглазый. – Тоже мне, Гурджиевы дети… Я же – что твоя Великая Энеограмма!

Остальные уважительно примолкли.