Петля Мёбиуса

– Что тебе? – спросил старик скрипучим голосом.

– Одну секунду, папа. Вы ведь знакомы с Хаокимом? Это мой друг. Он врач, он хочет кое-что сказать вам. – И Барнаби горячо зашептал на ухо Хоакиму: – Ну, загипнотизируйте его! Он из Восточной Германии, хотя по национальности поляк. Был мастером на прядильной фабрике, пока не эмигрировал. Совсем другой социальный слой. Мне интересно, разве вам нет? Ну же, давайте!..

Спустя минуту глухой отрешенный голос промолвил:

– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори ди-лукулум.

– Чертовщина! – почти рявкнул Барнаби, когда Хаоким отступил от старика, и тот, устало поднявшись из кресла, с недовольным видом зашаркал в спальню. – Не понимаю! Это же… это крупное открытие, так, что ли?

– Ну да, похоже, – растерянно протянул Хаоким. – Только пока не могу понять, что именно я открыл.

За стеной проскрипели пружины, когда старик улегся. В прибрежном поселке все спали, время перевалило за полночь, а ночи летом в этих широтах длятся недолго.

– Здесь очень старая мебель, – заметил Барнаби. – Стол качается, кровать даже под пятилетним ребенком начинает скрипеть. Я уже жаловался в дирекцию, завтра обещали заменить. Теперь не мешайте мне. – И он снова углубился в словари.

Хаоким, порывистая натура которого не терпела бездействия, стал ходить по комнате, скупо освещенной огнем настольной лампы. Так прошло минут десять.

– «Скажи»! – вдруг произнес Барнаби. – Ну конечно, это киргизский! Тут возможны варианты: или «скажи», или «глаголь», или, допустим, «молви». Впрочем, они все равно синонимичны.

– Какое это слово? – Хаоким склонился над столом. – Третье? Ага, так, и что у нас получается? – Схватив карандаш, он стал писать: – Семь… раз…. скажи… приходят… красном… А вот это, которое перед «красном»? «Анна» – что это?

– Предлог, скорее всего. «В» или «на», или еще это может быть что-то вроде «во время».

– Мне тут пришло в голову… Ха! А что, если это ответ на вопрос о смысле жизни?

– Спокойней, доктор, спокойней. Я филолог, но не полиглот, я не могу знать все языки мира. Пожалуйста, выпейте пока чаю, если хотите.

Однако Хаоким не желал чаю. Он ходил по комнате от стены к стене, иногда вставал у окна и вглядывался в ночную темень. Потом бросился в кресло перед выключенным телевизором и заснул. А проснулся, когда за стеной скрипнули пружины, после чего мимо кресла в сторону туалета прошаркал старик.

Барнаби сидел за столом и глядел на Хаокима.

– Ну, что у вас? – спросил доктор, протирая глаза.

– Кажется, я расшифровал, хотя…

– Что? Ну же, говорите!

– Послушайте, а ваш гипноз безвреден?

– Конечно.

Они замолчали, когда старик прошел обратно. Заскрипели пружины – он лег.

– То есть абсолютно безвреден? И нет ни малейшего намека на какие-либо отрицательные последствия? – повторил вопрос Барнаби.

– Какие последствия, дорогой мой? Гипноз практикуют уже не один век. Наоборот, это полезно. Так что´ означает последнее слово?

– Я не уверен. Мне надо услышать его еще раз. Потому я и спрашиваю. Дочь…

– Малышка? Ваша девочка? – удивился Хаоким. – Вы хотите, чтобы я ее загипнотизировал? – Доктор замер с раскрытым ртом, сам не понимая, почему эта мысль обеспокоила его. Уж кому, как не ему, было знать, что гипнотические сеансы никакого вреда принести не могут… и все равно Хаокима пугал этот отрешенный голос, который может политься из уст ребенка.

– Ну так что же? – Барнаби с тревогой уставился на него. – Ведь я потому и спрашиваю! Безвреден? Говорите. Или у вас все-таки есть сомнения?

– Нет, никаких сомнений, все нормально, – упавшим голосом произнес Хаоким. – Нет-нет, гипноз действительно абсолютно… Я сейчас ее принесу.

Он отправился в спальню, поднял девочку с постели и в комнате осторожно усадил в кресло. Ребенок проснулся, но явно не понимал, что происходит.

– Малышка! – прошептал Хаоким, поднимая колокольчик. – Дорогая малышка, смотри сюда…

Через пару минут дорогая малышка молвила отрешенным недетским голосом:

– Саба маал аиту: торджалаки инсталла анна гори ди-лукулум.

Хаокима передернуло.

Потом девочка захныкала, и доктор осторожно отнес ее в спальню. Проскрипели пружины, воцарилась тишина. Хаоким вернулся в комнату – Барнаби уже склонился над словарями.

– Профессор, – неуверенно произнес доктор после продолжительного молчания. – Вы не находите, что на этот раз оно звучало как-то… ну, не так? Словно бы глуше, а?.. В общем, что у нас получается? «Семь», «раз», «молви», «торджалаки», «приходят»… э-э… далее какой-то предлог и «красном», а потом еще слово… Да?

Однако Барнаби не слушал доктора – склонившись над столом, он лихорадочно листал книги. Хаоким пожал плечами и вновь стал мерить комнату шагами. «Рассвет!» – вдруг услышал он голос Барнаби и посмотрел в окно. Там было еще темно. Хаоким подошел к столу и склонился над листом бумаги, где аккуратным детским почерком профессора было выведено: «Семь раз молви:… приходят, предлог, красном, рассвет».

– И что же? Вы расставили это в том порядке, в каком оно и…

– Да, но осталось еще одно слово. Я слышал его, я даже вроде бы узнаю´ язык, но никак не могу сообразить.