Петля невозможного

В общем, долбанулась хищница о воду со скоростью баллистической ракеты и, естественно, вышибла себе мозги и заодно переломила хребет сразу в трех местах.

Пираты стояли на гакаборте[20] и печально смотрели на издыхающую акулу.

– Рожденный плавать – летать не может, – тихо прокомментировал событие Пит.

– Это точно, – закивали пираты.

– Держите! Уйдет ведь, гад! – вдруг вскричал Деревяшка Джон, бросаясь к стремительно разворачивающемуся концу веревки, за которую был привязан Сема Боцман.

Но покуда предводитель шайки ловил руками ускользающий конец, ногой его угораздило вступить в колышку[21]. А петля будто этого и ждала, тут же захлестнулась вокруг ступни, словно на шее висельника, и опрокинув пирата на палубу, поволокла к фальшборту.[22]

– Помогите! – заорал Джон, проламывая лбом сгнивший поручень. – Я плавать не уме…

– Зато научишься нырять, – свесившись через борт, кинул ему на прощание Пит и, повернувшись к пиратам сказал: – Так. Теперь капитаном буду я. Возражения есть? Возражений нет. Единогласно…

Если бы Сема Боцман наблюдал эту сцену, то наверняка вспомнил бы старичка редактора, говорившего ему:

– Не раскрыли вы, голубчик, образ этого самого Пита. Пытаетесь придать ему черты благородства, но как-то неубедительно все, не прописано…

Но поскольку Сема сцену смены власти на пиратской барке не видел, то признать правоту редактора, а, может быть, и сделать из этой правоты выводы, не мог. В это время маринист, усердно работая руками и ногами, погружался все глубже и глубже в пучину океана. Он часто оглядывался, боясь, что акула вот-вот настигнет его и проглотит на обед. Целиком. Без всяких приправ и пряностей. И наступил-таки момент, когда Сема увидел, как гигантская туша стремительно погружается вслед за ним. От ужаса маринист закрыл глаза и обхватил голову руками. Однако прошла минута, затем еще одна, но ничего не происходило. Только вода упорно выталкивала литератора наверх.

Сема открыл один глаз, огляделся, затем открыл второй. Акулы рядом не было. Лишь в невообразимой глубине быстро исчезало маленькое черное пятнышко.

«Неужели не заметила? – радостно подумал Сема. – Тогда наверх! К спасительному воздуху!»

И в этот миг он увидел, что опять на него что-то падает. Рядом промелькнула деревянная культяпка и перекошенная рожа с выпученными глазами.

«Во пруха! – подумал Сема. – И этот навернулся. Туда им, хищникам, и дорога».

Однако полностью насладиться своим триумфом маринист не успел, так как что-то с силой рвануло его вниз и повлекло в глубину.

«Акула!» – обронил душу в пятки Боцман, но через секунду понял, что ошибся.

Вниз его тащил, как на буксировочном тросе, труп Деревяшки Джона.

– А-а! – закричал Сема, и соленая вода хлынула ему в горло.

Домину на Чубянке возвели еще во времена Петра Первого. Строили с умыслом, с глубоченными подвалами и высокими гнутыми потолками, чтобы и дыба могла вместиться, и на цепях было где повисеть вверх копытами. Правда при Петре половина пыточных пустовала, а вот при Анне Иоановне… Да что тут говорить, за «слово и дело» брали кого не попадя. Русь, как известно, всегда славилась «доброжелателями». Да и как такое упустишь, когда с ворогом твоим кровным, наступившим невзначай, а то и с умыслом на любимый мозоль, можно счеты свести за счет государства?

Так что стукачей и сексотов[23] и в те времена было предостаточно. Ну, а так как «обслуживающего персоналу» во времена толстобрюхой императрицы в доме на Чубянке прибавилось, то срочно был возведен второй этаж.

Третий не удержались и возвели после известных событий на Сенатской площади, а уж следующий построили при последнем российском самодержце. Впрочем, к чему привела борьба с «искровцами» и прочими революционно настроенными массами, все знают. И лишний этаж не помог.

Во времена же Советской власти и свирепствований ЧК, решили не мелочиться и бухнули сразу два этажа. Последний, седьмой по счету, прилепили во времена сталинских репрессий. Даже если не учитывать подвальные помещения, то дом на Чубянке был самым высотным в Волопаевске и… самым нелепым. Понятное дело, архитектура на месте не стоит, да и мог ли Шамиль Исраилович Русаков построить свой этаж в стиле петровских времен, когда приемная жилкомиссия состояла исключительно из членов НКВД? Да не в жисть…

Азалия Самуиловича Расторгуева допрашивали на втором, ее величества Анны Иоановны, этаже.

В полутемной, зарешеченной каморке располагался стол с письменными принадлежностями и лампой в форме прожектора противовоздушной обороны с вогнутой зеркальной линзой и дугой накаливания, сейф времен борьбы с собственным народом во имя отца того самого народа и два стула, мягкий и привинченный к полу, на котором и восседал глава секции беллетристики.