Петр Чайковский и Надежда фон Мекк

Как ей устоять перед усердием и готовностью, с которыми повинуется ей гений, как кажется, осчастливленный этим? Надежда все больше восторгается Чайковским, и все больше ей нравится иметь его в своем распоряжении. Но столь ли поспешно стал бы он исполнять ее музыкальные капризы, не плати она ему так щедро? Неважно! Купленная за деньги или нет, дружба человека, которого сотни любителей музыки осыпают на каждом концерте аплодисментами, – редкая удача для женщины, которую восторгает лишь высота чувств.

В следующем месяце, не желая останавливаться на столь правильном пути, ненасытная Надежда предлагает Чайковскому написать сочинение для скрипки и фортепиано, которое имело бы темой и названием «Упрек». «Мой упрек, – уточняет она 30 апреля 1877 года, – должен быть выражением невыносимого душевного состояния, того, которое выражается по-французски фразою: Je n'en peux plus![4] В нем должны сказаться разбитое сердце, растоптанные верования, оскорбленные понятия, отнятое счастье – все, все, что дорого и мило человеку и что отнято у него без всякой жалости... В этом упреке должен слышаться отчаянный порыв тоски, невозможность выносить дальше такое страдание, изнеможение и, если можно, смерть, чтобы хоть в музыке найти успокоение, которое не дается в жизни, когда хочешь... Ничто лучше музыки не может выразить таких душевных состояний, и никто лучше Вас не умеет понять их в другом; потому и смело отдаю в Ваши руки свои чувства, думы, желания и уверена, что не ошибаюсь в этот раз, что я в действительно чистые руки помещаю самую дорогую свою собственность». Она так уверена в своей власти над композитором?

На этот раз Чайковский под всяческими предлогами уклоняется от написания «Упрека». Но в качестве возмещения он выплескивает Надежде все, что у него на сердце. Не дороже ли этот подарок любого сочинительства на потребу дня? Без ложного стыда он признается, что помощь, оказываемая ему время от времени Надеждой, ему нужна как никогда. «Мне очень бы не хотелось, – пишет он ей 1 мая 1877 года, – чтобы в наших отношениях с Вами была та фальшь, та ложь, которая неминуемо проявилась бы, если бы, не внявши внутреннему голосу, не проникнувшись тем настроением, которого Вы требуете, я бы поспешил смастерить что-нибудь, послать это „что-нибудь“ Вам и получить с Вас неподобающее вознаграждение. Не промелькнула ли бы и у Вас невольно мысль, что я слишком податлив на всякого рода музыкальную работу, результатом которой являются сторублевые бумажки? Вообще в моих отношениях с Вами есть то щекотливое обстоятельство, что каждый раз, когда мы с Вами переписывается, на сцену являются деньги. Положим, артисту никогда не унизительно получать вознаграждение за свой труд, но ведь, кроме труда, в сочинение, подобное тому, какого Вы теперь желаете, я должен вложить известного рода настроение, т. е. то, что называется вдохновением, а это последнее не всегда же к моим услугам, и я поступил бы артистически бесчестно, если бы ради улучшения обстоятельств и злоупотребив своей технической умелостью выдал Вам фальшивый металл за настоящий».

Затем, изложив причину своего отказа повиноваться, он заглушает свое самолюбие и напрямик умоляет баронессу прийти ему на помощь в текущих и будущих нуждах: «Вы – единственный человек в мире, у которого мне не совестно просить денег. Во-первых, Вы очень добры и щедры; во-вторых, Вы богаты. Мне бы хотелось все мои долги соединить в руках одного великодушного кредитора и посредством его высвободиться из лап ростовщиков. Если бы Вы согласились дать мне заимообразно сумму, которая раз навсегда освободила бы меня от них, я бы был безгранично благодарен Вам за эту неоценимую услугу. Дело в том, что сумма моих долгов очень велика: она составляет что-то вроде трех тысяч рублей. Эту сумму я бы уплатил Вам тремя различными путями: 1) исполнением различного рода работ, как, например, аранжементов, подобных тем, который я для Вас уже делал; 2) предоставлением Вам поспектакльной платы, которую я получаю с дирекции за мои оперы, и 3) ежемесячной присылкой части моего жалованья...»

Обрадованная тем, что за помощью он обратился к ней, и прикинув, что, выполнив просьбу Чайковского, она окончательно привяжет его к себе, она отвечает ему, что он может рассчитывать на нее в любой ситуации и что ему не стоит беспокоиться о том, как он расплатится с ней, когда придет время. Это благородное бескорыстие купило ей незамедлительный ответ Чайковского: «Благодаря Вам я начну теперь вести спокойную жизнь, и это, наверное, хорошо отзовется на моей музыкальной деятельности».