Петр Фоменко. Энергия заблуждения

Верь мне, крошка, я всюду первый,
И на горке, и под горой.
Только нерьвы устали, стерьвы,
Да аорта бузить порой.
Слышь, «бузить» – ты такого слова
Не слыхала, ушло словцо.
Будь здорова, ну, будь здорова,
Дай я гляну в твое лицо.

Казалось, про себя поет. Так же, как и в другой анчаровской песне «Балалаечку свою я со шкапа достаю, На Канатчиковой даче тихо песенку пою…». Находил в этой приблатненно-дворовой манере что-то суровое, настоящее. И «присваивал». Но ведь и «О бедном гусаре замолвите слово» тоже было – про себя, особенно угрожающе-бандитское «Я в доме у вас не нарушу покоя» (когда в раскатистом «р» – «не нар-р-рушу» слышалось что-то разбойничье). И его обожаемый Вертинский – со всей театральностью, с его пародийной аффектацией и интонацией, которую Петр Наумович имитировал виртуозно. Был со студенческих лет его «фанатом», «пропадал» – до того восхищался. Рассказывал про фиолетовый фрак Вертинского, про его жест, с которым тот уходил за кулисы, про иронию в исполнении песни «Без женщин», откровенную жестикуляцию, сопровождающую фразу: «И как-нибудь уж там застраховать простое самолюбие мужчины».

…Мне, как и многим, было за него страшно. Но Петр Наумович всей своей жизнью изгонял этот страх. Встречала его или просто говорила по телефону– и тревога улетала. Он любил то, «что нельзя». Например, мороженое: сливочный пломбир в вафельном стаканчике (раньше – за 19 копеек) и фруктовое (раньше – за 9 копеек). Предпочитал ледяную воду, промороженные моченые яблоки и вообще всякую простую еду – картошку с селедкой и черным хлебом, гречневую кашу, яичницу с помидорами, которую сам превосходно готовил.

Боготворящий Петра Наумовича Константин Райкин, блестяще игравший в его постановке «Великолепный рогоносец» в театре «Сатирикон», относится к той редкой породе актеров, кто чувствует поэзию на молекулярном уровне. В роли Сирано де Бержерака в переводе Вл. Соловьева Райкин произносил монолог, который в полной мере мог бы быть отнесен к Петру Фоменко:

Прохожий, стой! Здесь похоронен тот,
Кто прожил жизнь вне всех житейских правил.
Он музыкантом был, но не оставил нот.
Он был философом, но книг он не оставил.
Он астрономом был, но где-то в небе звездном
Затерян навсегда его ученый след…
Он был поэтом, но поэм не создал.
Но жизнь свою зато он прожил, как поэт.

На прощании с Петром Наумовичем 13 августа 2012 года в театре звучала безупречная классика – Бах, Рахманинов, Моцарт. Но когда раздались трели «Танго соловья» из «Деревни», сдержаться было совершенно невозможно. Как и при звуках хора из «Набукко» Верди, гимна театра, сопровождавшего каждый «домашний» праздник, в этот трагический день проводившего режиссера и создателя театра в последний путь…

Душа Петра Наумовича навсегда останется в этих стенах – точнее, в «библиотеке», в «щелях» Зеленого и Серого залов старой сцены. Пока там будут его любить…

P.S. «Друг moй…»

Как-то само собой в процессе многолетнего общения возникло у меня это обращение из классической русской литературы, из Тургенева или Бунина: «Друг мой». Конечно, Петр Наумович обращался и на «ты», и на «вы», и по имени, и по имени-отчеству, я – только по имени-отчеству. И вдруг, возможно, навеянное песней Вертинского («Стал я грустным, стал печальным поутру, Друг мой дальний, друг мой тайный…») появилось это обращение и прижилось. Мне нравилось так отвечать по телефону: «Здравствуйте, друг мой…»

Внимательно следя за всем, что было связано с его работой, анализируя этот тернистый путь, я видела его сомнения, мучительные решения, «бьесся-бьесся» (так он в шутку говорил, но это было правдой), знала о его бессоннице, о мучительном ежедневном служении своему делу. Ценно было все, что вызывало его интерес. А теперь – ничто никуда не влечет… За эти годы я научилась безошибочно выбирать главное, не обращать внимания на мелочи, его трудный характер меня не пугал, ведь я тоже не терпела суеты и презирала тщеславие. «У тебя выдержка, как у старого фотоаппарата», – пошутил однажды Петр Наумович… Театральные впечатления этих лет «под звездой Фоменко» дорогого стоят. Но какие-то мимолетные события не из мира искусства, а просто из жизни, оказывается, стоят неизмеримо дороже. Как так получается?..