Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699.

Толко, как поехали, не знаю; а пришли прощаться и просили о том писме, и я, при них написав, вручил им». Тексты договора о табачной торговле посланы 4 марта: здесь, в Амстердаме, о договоре еще никто не знает. Вероятно, на обращенный к нему вопрос Петра Головин отвечает по поводу договора: «конечно, государь, надобно, как зделано будет, послать указ с подтверждением о сем к Москве при положенных статьях»; об этом деле он может обстоятельнее донести при личном свидании. Письма, полученные из России накануне, 10 марта, а также копия с письма новгородского воеводы П.М. Апраксина к ним, послам, посылаются царю с этим письмом. Если Брекель объявится здесь, в Голландии, то что с ним делать? держать или отпустить к Петру? Головин касается далее, очевидно, уже ранее сообщенного Петру листа тайного русского агента в Вене Стиллы-Швейковского, полученного послами 18 февраля, с известием, что в Вену приехал из Польши некий ксендз, поляк, который говорил, что в Москве произошли великие бунты, царевна Софья взята из монастыря, возведена на престол, «за государыню и правительницу обрана», ей присягнули бояре, воинство и весь народ, она призвала из Сибири Голицына, который теперь присутствует в совете. Стилла прибавлял, что в Вене по всему городу только и говорят что об этих слухах. Послы от 1 марта отвечали Стиле, прося донести цесарю, чтобы ксендз, виновный в разглашении небылиц, был подвергнут наказанию: «в государстве его царского величества сохраняется добрый порядок и управление», и не только никто из подданных таких вещей мыслить не может, «но и посторонние неприятели так великого монарха и славно военного царя боятся»[154]. Петр, знакомый с истинным положением дел в Москве по постоянным письмам оттуда, не придал известиям Стиллы никакого значения; хотя надо думать, что эти известия могли в значительной мере подготовить раздражение, овладевшее им позже, при известии о подлинном бунте, создавая у него ожидание смуты. Головин в разбираемом письме доносит, что он говорил еще архиепископу Анкирскому, прося его от себя написать в Вену по этому делу, на что тот ответил, что писал уже о том дважды. Подписав письмо, Головин прибавил еще просьбу вызвать его в Англию, если царь думает еще побыть там некоторое время; очевидно, накопились дела, требующие личного доклада царю и его решения, тогда как дела, которые надо было исполнить в Голландии, приходили к концу: «Умилосердися, мой милостивой государь, если изволишь еще мешкать в Лондоне, пожалуй меня, раба своего, повели быть. Я хотя на почте, не явно, быти могу. А здесь, государь, уже дела немного гораздо». Головин прибавляет далее, что уже по написании этого письма получил царские письма от 1 и 4 марта. Распоряжения Петра об отправлении обоза посольства в Вену будут приводиться в исполнение; о предстоящем путешествии великих послов будет сообщено секретарю цесарского посольства, чтобы тот дал знать в цесарские пограничные города и в Вену для соответствующих приготовлений. Вновь Головин напоминает Петру о Крюйсе, вопрос о найме которого все еще не получил окончательного решения; вновь просит пожаловать его чином вице-адмирала и велеть сыну секретаря адмиралтейства де Вильде отписать относительно Крюйса к отцу. «Ей, – замечает при этом Головин, – без такова человека у нас флот в добром состоянии не будет; и в том, как воля твоя, милостивого государя, моего». Петр писал послам по поводу упреков, делаемых ему в том, что он не часто пишет, и объяснял, по-видимому, что послы ошибаются, что дело не в редкости его писем, а в том, что почта задерживается противными ветрами. Головин просит в том прощения, заявляя, что писал с упреками от душевного соболезнования. Так, кажется, можно понимать не совсем ясное место его письма: «Что изволишь, мой милостивой государь, батка, писать ко мне милостивно, что мы пеняем и пишем, что вы не изволите писать часто, а удерживаютца почты за ветром, и то делаем, не рассудя. И Бога, государь, свидетеля, милостивой мой, представляю о совести моей, что писал не для чего иного, токмо, как кому о ком душевно болезненно, забудет церемониально выписывать и другое рассуждать, в чем милостивого прошу прощения». Письмо заканчивается фразой, которая также не может быть понята без ключа к ней, находившегося, несомненно, в утраченном письме Петра к Головину: «А писма, государь, своею рукою, которые я к милости твоей, государю, писал, все по русски, и переводчиков у вас много: в том не изволте отговариватца»[155].