Пётр и Павел. 1957 год

– Хозяйка требует, чтобы я ей попа срочно привёз…

– Священника, – поправил Богомолов.

– Ну, да один хрен!.. Пусть будет священника… А как я его привезу, когда ночь на дворе?.. И вообще… Я с попами… то бишь со священниками никогда никаких дел не имел…

– Где у вас ближайшая церковь? – спросил Алексей Иванович.

– Так у нас на весь город всего одна. А все остальные мы ещё до войны порушили.

– Едем! – решительно потребовал Богомолов.

– Так ведь ночь! – попробовал остановить его Савва.

– Священники – те же врачи. Для них, что день, что ночь – всё едино. Поехали!..

И он стремительно вышел из кухни. Савва за ним.

– Ну, почему у нас так холодно?!.. – дрожь, которая била Зинаиду перешла в самый настоящий озноб и с каждой минутой становилась всё заметнее и сильнее. – Никак не могу согреться!

Павел набросил ей на плечи поверх пухового платка свой пиджак.

– Это нервы… Успокойся, Зиночка… Это я во всём виноват… Зачем приехал?.. Никогда себе этого не прощу!..

– Нет!.. Ты не в чём не виноват! – горячо зашептала Зиночка, крепкокрепко сжав его пальцы. – Это я виновата!.. Я соврала тебе, будто мой отец погиб на Гражданской. Мне было пять лет, когда мама ушла от него… Сбежала с каким-то художником… Он рисовал её портрет, и во время сеансов они влюбилась друг в друга… Голову совсем потеряли… Я хоть и маленькая была, а всё помню… По вечерам папа запирался в кабинете, смотрел на этот портрет и плакал… Я в замочную скважину подглядывала… А однажды… я уже в кроватке лежала, раздался выстрел… Потом ещё один… Я в кабинет прибежала, смотрю: папа на полу в луже крови лежит… А на портрете, там, где у мамы сердце, маленькая дырочка… от пули… Это он себя и её убил. А Татьяна Евгеньевна не мама мне вовсе. Она самой близкой маминой подругой была и взяла меня к себе из жалости… Своих детей у неё никогда не было… Так вот, она мне уже потом, когда я совсем взрослой стала, рассказала, что мама погибла в тот же вечер, что и отец. Какой-то уголовник во дворе её подстрелил, когда она домой из театра возвращалась, хотел рубиновые серьги… те, что я тебе давеча показала, снять, но тут дворник вышел, и убийца скрылся!.. Так вот, Татьяна Евгеньевна говорила мне: "Зиночка, будь осторожна!.. Над вашей семьёй проклятье висит!.." Вот оно!.. Сбывается!..

Павлу от этого рассказа стало не по себе. В мистику он не верил, но в случае убийства матери Зинаиды стечение обстоятельств было действительно потрясающим.

– Перестань морочить себе голову подобными сказками!.. Обыкновенное совпадение, и больше ничего…

– Нет, я знаю – это не совпадение!.. Когда папу похоронили, я этот жуткий портрет на меленькие кусочки изрезала, хотела сжечь… и не смогла… Холст никак не хотел гореть!.. Тогда я все кусочки собрала и в шляпную коробку сложила. А ночью коробка эта сама собой загорелась. Чуть пожар не случился!.. – и она горько заплакала.

– Вот, вот!.. – обрадовался Павел. – Ты лучше поплачь. Душу свою облегчи.

Вернулась Капитолина и с места в карьер запричитала:

– Неужто взаправду помирает?.. Господи!.. Да как же так?.. Как же мы все без неё?!..

Зинаида озлилась:

– Не ной!..

– Я к тому только, что ведь лучше Валентины Ивановны на свете человека нету. И вдруг…

– Заткнись! – заорала Зинаида. – А не то я тебя!..

В глубине дома послышались возбуждённые голоса Валентины Ивановны и Петра.

– Что это?.. – удивилась Капа. – Они ругаются!..

– Если ругаются, значит, не так всё безнадёжно, – обрадовался Павел.

На кухню в своей инвалидной коляске въехала разъярённая Валентина Ивановна. Пётр в данном случае работал извозчиком. Он толкал перед собой материнское кресло и безпрестанно повторял: "Ну, мама, ну, не надо!.. Мама, я прошу!.. Ну, что ты?!.. Мам!.."

– Молчи, мзгля!.. Он мне ещё указывать станет?!.. Сопляк!.. Сам ни на что не способен! Импотент несчастный!.. Всё мать должна за него решать!.. Всё мать!.. Вот помру, кто тебя за руку водить станет?!.. Сопли твои подтирать?!..

– Мама!.. – попыталась остановить её Зинаида. – Роман Моисеевич сказал…

– Плевала я на вашего Моисеевича! – огрызнулась старуха. – А ну, брысь с кухни!.. Мне с парнями разобраться надо!.. Хотя, нет!.. Постойте!.. Вам тоже полезно послушать, что скажу!..

– Может, не время сейчас?.. – попробовал снять напряжение Павел. – Вы же знаете, вам нельзя волноваться…

– Тебя не спросила, что можно мне, а чего нельзя! – в гневе, даже больная, она была неудержима. – Всю жизнь прожила, ни в чьих советах не нуждалась, авось, и теперь без твоих обойдусь! – и зло бросила через плечо Петру. – Сядь!.. Не маячь за спиной!.. Знаешь ведь – не люблю!.. И ты, Павел, тоже садись. Разговор у нас, хоть и недолгий, но не привыкла я, чтобы сыновья передо мной по стойке "смирно" стояли.

Братья послушно сели. Младший – совершенно разбитый, лишённый собственной воли, обмякший, как куль с мукой; старший… А старший вдруг ощутил себя совершенным мальчишкой, который ждёт от матери грозного выговора и неизбежного наказания. И ему стало легко. Валентина Ивановна внимательно посмотрела сначала на Петра, потом перевела взгляд на Павла. Будто выбирала, с которого ей начать.