Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония

Антонина Ивановна Милюкова была умеренно талантливой, умеренно привлекательной и очень умеренно образованной студенткой Московской консерватории. Она не считалась ни особенно уродливой или глупой, ни особенно привлекательной, у нее был своенравный характер, крупные ноги, водянистые глаза и скошенный подбородок. В Московской консерватории многие дамы вздыхали по преподавателю и композитору Чайковскому, они называли его «Петр Великий», что самому композитору казалось крайне неуместным, нелепым и неловким, и при одной мысли об этом он краснел. У своенравной Антонины эти воздыхания переросли в болезненный каприз, навязчивую идею. Это забытое богом существо вбило себе в голову, что Петр Ильич — большая любовь ее жизни. Она писала ему взволнованные письма, угрожала покончить с собой, если он сейчас же не придет к ней в квартиру. Он сжалился и решил навестить бедняжку, и она тут же со слезами бросилась ему на шею. Напрасно он пытался устрашить ее перечислением всех своих недостатков. Она вбила себе в голову, что только с ним будет счастлива. Он согласился на помолвку с ней из жалости и, может быть, еще потому, что не желал больше быть один и надеялся, что она станет ему добрым, ненавязчивым спутником, верным и непритязательным, как собака. Чайковский женился. Друзья были в ужасе.

Все это было неописуемо позорно, начиная со скромного, совершенно лишенного торжественности венчания 6 июля 1877 года в церкви Святого Георгия в Москве (брат Модест и молодой Котек выступали в роли свидетелей), последующей мучительной свадебной поездки в Петербург (Антонина имела наглость спросить: «Ты счастлив, мой дорогой?») и первого совместного выхода в свет (они были приглашены на ужин к Юргенсону в узком кругу друзей) и заканчивая переездом в московскую квартиру, которую госпожа Чайковская содержала в безукоризненной чистоте, но обставила совершенно безвкусно. Тут, собственно, и должна была начаться семейная жизнь, но это было категорически невыносимо!

Обычное стремление Петра Ильича «быть где угодно, только не здесь», не в этой ситуации приняло такой размах, что он решил спровоцировать Бога и посмотреть, не хочет ли тот его смерти. В этом матушка подала ему наглядный пример, а матушку нужно слушаться. Ночью он поспешил к Москве-реке (а дело было осенью, и ночи стояли холодные) и прямо в одежде по грудь зашел в ледяную воду. Ощущение было крайне неприятное. Зуб на зуб не попадал от холода. Он надеялся заработать воспаление легких и тихо от него скончаться. Воспаления легких не получилось, он отделался простудой, так что мерз совершенно напрасно.

Поскольку Бог провокации не поддался, ему пришлось самому искать выход из сложившегося положения. После двух с половиной месяцев «супружеской жизни», часть которой он провел отдельно от своей «злосчастной» в Каменке, он велел Модесту срочно вызвать его в Петербург телеграммой. Он взял отпуск в консерватории и уехал с твердым намерением, никогда больше не видеть Антонину. В Петербурге у него случился нервный срыв. Сначала он кричал и бушевал, потом пролежал сорок восемь часов без сознания в гостиничном номере. Он не вынес всего позора, всей горькой неловкости своего положения: нервный срыв был последним выходом из неконтролируемой ситуации. Испуганная, пришедшая в замешательство Антонина дала безоговорочное согласие на развод. В сопровождении брата Анатолия Петр отправился на Женевское озеро.

«Ах как я хотел смерти! Почему ты не дал мне умереть, о Безжалостный, о Недосягаемый? Я зашел в ледяную воду без страха и сомнения, хотя было темно и рядом могли оказаться злые духи, было очень холодно, я ужасно промерз, но в результате только простудился. Мне пришлось ехать на Женевское озеро поправлять здоровье».

Было ясно: миссия еще далеко не закончена, Безжалостный и Недосягаемый не удовлетворен, он молчит, не улыбается, не сердится — он ждет.

Еще до катастрофы с женитьбой Петр Ильич начал писать два больших произведения, которые он сегодня мог бы назвать лучшими своими работами: Четвертую симфонию и «Евгения Онегина». Он продолжал работать над ними в период своей злосчастной женитьбы и завершил их уже после своего нервного срыва. Он закончил и скрипичный концерт. Самое тяжелое в его жизни время стало расцветом его работоспособности и творческой энергии.