Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Дальний Восток и Сибирь рубежа 1850–1860-х годов действительно были не совсем обычной частью Российской империи. Вплоть до 1858–1860 годов на Амурский, Уссурийский и Приморский края претендовала правившая Китаем маньчжурская империя Да Цин. В зените своего могущества, в конце XVII века, она смогла успешно остановить дальнейшее проникновение Российского государства на юг и восток. В те времена российские цари безмерно рисковали, ввязываясь в борьбу с этим государством за берега Амура. Так, Ерофей Хабаров, получивший приказ ни много ни мало заставить маньчжурского императора-«богдоя» (богдыхана) «со всем своим родом и улусными людьми» оказаться «под Государевою Царевою и Великого Князя Алексея Михайловича всея Русии высокою рукою на веки неотступные в прямом холопстве», а в случае неповиновения – «смирять их ратным боем»[140], запросто мог со всем своим немногочисленным воинством да и со всем русским населением Сибири разделить судьбу героев романа Санчеса Пиньоля «Пандора в Конго». Те разбудили своей алчной охотой за бриллиантами неведомую подземную цивилизацию, воины которой их перебили, а затем уцелевшим пришлось спешно взрывать подземные ходы в мир Подземелья, пока вырвавшиеся оттуда армии не покончат со всей наземной цивилизацией… Наивному завоевателю-«землепроходцу» и охотнику за данью-ясаком просто повезло: маньчжурские Цины в этот момент были заняты покорением Китая. Как только они завершили эту длительную кампанию, положение изменилось, и дело закончилось падением ключевой русской крепости Албазин, военными поражениями и уходом русских с Амура на долгое время…

Серьезным и деятельным управлением этими отдаленными и малонаселенными землями пекинские императоры не занимались. Так и оставались обширные пространства под формальной властью Поднебесной, на которую никому и в голову не приходило посягать до тех пор, пока династия Да Цин была сильна и могущественна. Еще в самом конце XVIII столетия ее император мог презрительно и высокомерно отвечать британскому королю, что не нуждается в хитроумных поделках варваров: «Трепеща, повинуйтесь и не выказывайте небрежности!»[141] Но в условиях «опиумных войн», унизительных разгромов, нанесенных китайским армиям европейскими державами, и вспыхнувшего в Южном Китае восстания тайпинов положение изменилось. Цинское правительство предпочитало теперь договориться с Россией о разделе спорного Дальнего Востока. В 1858 году генерал-губернатор Восточной Сибири[142] Николай Николаевич Муравьев (1809–1881), рьяный сторонник российской экспансии на восток, вынудил маньчжурские власти подписать Айгунский договор, согласно которому граница между обеими империями проводилась по реке Амур. По Пекинскому договору 1860 года к России отходило также Приморье. В отличие от Да Цин, Российская империя принялась тут же интенсивно осваивать новые земли: начинается активное заселение территорий, в 1858 году основывается Хабаровск[143], а в 1860 году – Владивосток.

Администрация Восточной Сибири в те годы считалась, по российским меркам, либеральной, хотя сам Муравьев не без оснований слыл крайним деспотом. Здесь бытовали разные взгляды, подчас весьма неортодоксальные. Кое-кто в этих кругах уже вынашивал мысль о создании Сибирских Соединенных Штатов, которые могли бы в будущем избавиться от давящей опеки Петербурга, как Северо-Американские Соединенные Штаты освободились из-под власти Лондона. Одним из людей, близких к Муравьеву, был Михаил Александрович Бакунин, называвший генерал-губернатора в одном из писем человеком необыкновенным «и умом, и энергиею, и сердцем», редким для России представителем типа «людей делающих», либеральным демократом, поборником децентрализации и «самостоятельного общинного самоуправления», врагом бюрократии[144]. По словам историка анархизма Макса Неттлау, будущий знаменитый анархист видел в своем начальнике «человека, предназначенного для этой цели» – создания «новой, богатой ресурсами славянской страны», «энергичного диктатора с широкими взглядами, который, подобно самому Бакунину, мечтал об освобождении крестьян, о славянской федерации, о войне… с целью освобождения славян»[145]. Опираясь на эту «сибирскую мечту» – какой бы наивной она ни была, – революционер надеялся в будущем вернуться в Европейскую Россию и поднять ее на бунт. Но в 1861 году Муравьев получил отставку с поста генерал-губернатора, и в июне того же года Бакунин выехал из Иркутска на Амур, а затем бежал за границу. Через несколько лет ему предстояло в Европе завершить эволюцию своих взглядов от славянского федерализма к космополитическому анархизму и возглавить антиавторитарное крыло Первого Интернационала. С Кропоткиным, который прибыл в столицу Восточной Сибири в сентябре 1862-го, они разминулись всего на год и пару месяцев. Двум виднейшим фигурам российского и мирового анархизма так и не суждено было свидеться. Ни тогда, ни после…