Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Но и в 1862 году, когда Кропоткин собирался после окончания Пажеского корпуса отправиться служить в далекую Сибирь, чтобы осуществить свои мечты о реформировании России и одновременно обрести независимость от удушливого контроля со стороны отца, Восточный край все еще слыл оплотом либерализма и при новом генерал-губернаторе Михаиле Семеновиче Корсакове (1826–1871)[146].

* * *

Весной 1862 года обучение Петра Кропоткина в Пажеском корпусе подошло к концу. Как выпускник, он имел право поступить по выбору в любой гвардейский полк или пойти в армию поручиком. Неожиданно для начальства и товарищей по учебе юноша попросился в Амурское конное казачье войско. Это военное формирование также было детищем Муравьева, который еще в 1849 году подал царю проект его формирования – для противостояния китайцам. Указ об образовании Амурского казачьего войска был подписан 8 декабря 1858 года.

Друзья принялись вышучивать экзотическую форму будущего казака: черный мундир с красным воротником, серые шаровары и собачья папаха. Но Кропоткин был непреклонен. Ему еще предстояло уговорить отца, а это было самым нелегким делом. Родитель прислал директору Пажеского корпуса, генерал-лейтенанту Сергею Петровичу Озерову, письмо, где заявлял, что категорически возражает против планов сына. Отговорить Петра пытались все, вплоть до огорченного его решением Классовского, директора корпуса Озерова и помощника начальника военно-учебных заведений Никиты Васильевича Корсакова. Но юноша стоял на своем. Надеясь смягчить отца, он ссылался ему на возможность сделать на Амуре блестящую карьеру. Но дело стопорилось.

Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Кропоткин не отличился при пожаре, который вспыхнул в петербургском Апраксином дворе. Огонь переметнул на соседние здания, угрожал уже Пажескому корпусу, и справиться с ним никак не получалось. Лишь благодаря инициативе и самоотверженности Петра и его товарищей пожар удалось остановить. После этого великий князь Михаил пообещал написать генерал-губернатору Восточной Сибири и дать Кропоткину нужные рекомендации. Тогда вопрос о распределении был решен. Теперь и отец не возражал.

13 июня 1862 года на военном смотре с участием царя Кропоткин и другие выпускники были произведены в офицеры. Облик и поведение Александра II подействовали на Петра отталкивающе: император со злым лицом выкрикивал угрозы в адрес тех, кто изменит царю, престолу и отечеству. Кропоткину он даже напомнил собственного деспотического и капризного отца – так внезапное сходство воочию и ярко продемонстрировало юноше всю сущность авторитарной патриархальной власти. В Петербурге уже начинались преследования лидеров радикальной оппозиции. В эти дни был арестован Чернышевский, а в крепости Модлин расстреляны участники подпольной группы в русской армии: офицеры Иван Николаевич Арнгольдт, Петр Михайлович Сливицкий и унтер-офицер Франц Ростковский; рядовой солдат из этой же группы, Леонид Щур, – забит шпицрутенами насмерть…

Все это только усиливало стремление Петра как можно скорее покинуть Петербург. На представлении императору во дворце он заявил: «Я хочу работать, а в Сибири так много дела, чтобы проводить намеченные реформы». «Что ж, поезжай», – c усталым выражением ответил ему Александр II, и эта апатия заставила юношу похоронить всякие надежды на реформаторские планы монарха. «Он конченый человек»[147], – подумалось Кропоткину.

24 июня Петр Кропоткин выехал из Петербурга в Москву по железной дороге, чтобы затем отправиться к месту своей службы, в Сибирь. Юность закончилась. Начиналась взрослая жизнь.

Глава вторая Утешение географией

«– Аурелиано, – уныло отстукал он ключом, – в Макондо идет дождь.

‹…›

– Не распускай сопли, Херинельдо, – чеканили точки и тире. – В августе всегда идет дождь»[148]. «Дождь шел четыре года, одиннадцать месяцев и два дня. Бывало, он затихал, и тогда люди принаряжались, их лица в ожидании погожего дня сияли радостью выздоравливающих, однако скоро все привыкли видеть в послаблениях природы предвестие еще более сильных испытаний. Небо раскалывалось со страшным грохотом, север без конца посылал ураганы, сносившие крыши и рушившие стены, вырывавшие с корнем последние кусты на плантациях…»[149]

Но дождь шел не в придуманном Макондо, не в Южной Америке, и не Габриэль Гарсия Маркес писал о нем. Дело было на Урале, в краю, достойном пера не менее искусного мастера слова. Во времена Федора Достоевского, Николая Лескова, Льва Толстого и Ивана Тургенева. В июле 1862 года. В Перми – губернском городе, торговом и промышленном центре…