Петр Первый. Император Всероссийский

– Государь, – Мария вынырнула откуда-то слева и, близко подойдя к нему, так, чтобы слышать ее мог только он, проговорила елейным голосом, томно закатывая глаза: – Ваша самая верная фаворитка очень соскучилась по своему императору!

– Пшла прочь, шалава! – внезапно вскричал Петр и толкнул ошеломленную Марию так, что она упала на пол на глазах у всего двора. – Как ты смеешь говорить мне о верности? Как смеешь называть себя самой верной фавориткой?! Да на тебе пробы негде ставить!

Мария съежилась на полу перед разбушевавшимся монархом, обняв себя руками и мелко дрожа. Присутствующие немедленно прекратили все разговоры и танцы и попытались сделаться как можно незаметнее. Испуг фрейлины еще больше разъярил Петра, к тому же его воображение не вовремя напомнило ему о Екатерине, а сравнение было явно не в пользу любовницы. Окончательно раззадорив себя, царь рывком вздернул Марию с колен и влепил ей пощечину, от которой та отлетела на середину зала.

– Думаешь, я не знаю о твоих шашнях с денщиком? – прошипел Петр и шагнул к женщине, попытавшейся отползти от обезумевшего любовника. – Думаешь, я настолько очарован твоей красотой, что позволю тебе водить себя за нос? – с этими словами он пнул взвывшую фрейлину и хрипло засмеялся.

Никто из присутствующих не посмел даже пошевелиться – в таком состоянии Петр мог с радостью не только смертный приговор подписать, но и самолично его исполнить.

Царь осмотрел налившимися кровью глазами зал. Все застыли в ужасе и изумлении. На полу скулила Мария, сжавшаяся в клубок. Схватив женщину за волосы, Петр волоком подтащил ее к одному из своих советников, с которого мигом слетел весь хмель, и швырнул фрейлину к его ногам.

– Нравится? Дарю! – процедил он и вышел из зала, оглушительно хлопнув дверью.

Прислуга, слышавшая вопли, старалась не попадаться царю на пути. Петр остановился перед дверью будуара Екатерины и покачнулся. Вино еще бурлило в его крови и распирало мышцы диким приливом энергии. Распахнув дверь одним толчком, государь вошел в покои жены и замер.

Екатерина крепко спала, разметавшись на постели. Распущенные волосы укрывали подушку черным шелковистым покрывалом, скулы царицы нежно розовели в свете горящей на столике свечи, а белоснежная ночная сорочка волнующе оттеняла смугловатую кожу шеи и груди.

– Ангел мой, – простонал царь и заключил жену в крепкие объятия.

Та от неожиданности забилась, однако поняв, что супруг, наконец, почтил ее своим вниманием, постепенно расслабилась. Несмотря на грубоватую остервенелость, с которой Петр целовал Екатерину, она была довольна. Его страсть к ней еще не угасла, а, значит, камер-фрейлину Марию Гамильтон можно будет безболезненно отослать в какое-нибудь загородное имение, где она уже не будет раздражать царицу своим самодовольным видом.

* * *

Однако не так вышло, как планировала Екатерина. Похоже, у ее фрейлины имелось немало врагов – кто-то шепнул царю, что та тайно убила своего новорожденного ребенка и вдобавок распространяет об императрице грязные слухи. Лично явившись в покои Марии среди ночи, Петр велел своим стражникам скрутить бывшую любовницу и обыскать ее будуар. Вывернув сундуки и комоды, те обнаружили на дне ларей алмазные и бриллиантовые украшения, завернутые в неприглядные тряпицы. Помимо этого, было найдено несколько дорогих платьев царицы, а также другие вещи, которые явно не могли принадлежать простой фрейлине.

– Это не мое! Мне подкинули! – истерично визжала Гамильтон, которую в одной рубахе волоком вытащили из будуара и бросили в холодную камеру тюремной башни.

Петр пришел к ней спустя несколько часов. В руке царь держал длинный черный кнут. Мария зарыдала и бросилась ему в ноги.

– Пощадите, государь, пощадите! – захлебывалась истерикой женщина.

Наблюдая за трепетным отношением Петра к Екатерине, она была уверена в том, что царя легко заставить есть с руки. Однако Мария слишком поздно поняла, что единственной рукой, с которой Петр ел, была рука его горячо любимой жены. Остальных же он просто использовал – и в последнее время использовал очень жестоко, не гнушаясь избиением и унижением любовниц.

– Говори, Машка, – с недоброй ухмылкой произнес Петр и поднял руку с кнутом. – О чем думала, воруя драгоценности у самой императрицы?

Кнут просвистел в холодном воздухе и оставил на полуобнаженных плечах взвизгнувшей фрейлины багровую полосу.

– Виновата! – закричала та, ясно увидев в сумасшедшем взгляде Петра свою погибель. – Клянусь, бес попутал, пощадите, государь, в жизни больше чужой крошки хлеба не трону, только пощадите!

Мария припала к царским сапогам и начала их исступленно целовать. Острая боль рассекла спину – женщина скорчилась, тихонько подвывая и заливая слезами ледяной каменный пол.

– Почто на императрицу клевету наводила? – размеренно продолжил Петр, рукоятью кнута приподняв залитое слезами лицо Марии. – Злом на добро отвечаешь, девка гулящая?