Петр Столыпин. Революция сверху

К этому подверстался идиотизм власти – провозглашенный после начала войны «сухой закон». Вопросы народной нравственности при провозглашении этого закона стояли отнюдь не на первом месте. Водку-то тогда гнали из зерна. Вот и предполагалось, что его не станут «переводить в градусы», а станут продавать так. Ага. Все вышло с «точностью до наоборот». Разумеется, самогон гнали и раньше. Однако, в основном, для себя. Тем более что качество первача было отвратительным. Крестьяне не шибко разбирались в химии, да и нормального оборудования на деревне не имелось. А вот после «сухого закона» самогон стали гнать все, кто только мог. Еще бы! Конкуренция в виде «казенной» исчезла. Цены на спиртное выросли. Но что самое главное – сивуху легче продать, довольно быстро были налажены каналы транспортировки напитка в города в подпольные заведения или просто уличным торговцам. Да и хранить тоже удобнее. Примечательно, что до введения закона крестьяне самогонщиков недолюбливали. И со спокойной совестью сдавали их властям. Во время войны это прекратилось полностью. Количество перегнанного зерна точно неизвестно, но оно огромно.

И вот 23 сентября 1916 года была введена… продразверстка. Да-да. Ее придумали отнюдь не большевики[82]. Были установлены твердые цены, по которым крестьяне обязаны были продавать зерно.

Кстати, и тут не удержались, чтобы не подмогнуть помещикам. Для владельцев крупных земельных владений были установлены куда более высокие закупочные цены. Может, в этом и имелся какой-то экономический смыл, но реакцию крестьян на подобные действия можно представить…

Вот вывод раздела «Сельское хозяйство» справочного труда «Народное хозяйство в 1916 г.»:

«Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью».

А многие хлеб просто-напросто не продавали.

Ничего толкового из царской продразверстки не вышло.

Мало кто знает, что большевики, придя к власти, столыпинскую реформу, не отменили! Розданные крестьянам помещичьи и иные земли мужики, согласно «Декрету о земле», делили по собственному разумению. Они выбрали общину. Тем не менее, право на выдел сохранялось – и после отмены продразверстки в 1921 году кое-кто им даже воспользовался. Только было этих людей ничтожно мало. А вот в конце двадцатых резко обострилась международная обстановка и в воздухе запахло войной. И тогда началось то же, что и 1915 году. Крестьяне стали «сундучить» хлеб, ожидая «настоящей цены». И началась новая серия аграрной реформы под названием «коллективизация». Но это уже иная история.

Столыпинский миф

Посмертная история Столыпина началась с вранья на… памятнике. На нем была надпись:

«Родился 2 апреля 1862 г. в Москве, жизнь посвятил служению родине, пал от руки убийцы 1–5 сентября 1911 г. в Киеве».

Между тем Петр Аркадьевич родился в Дрездене. Но уж правда больно не патриотично выглядело.

Собственно, установкой памятника все и закончилось. Царский официоз о Столыпине предпочитал не вспоминать. Равно как и большинство политических деятелей. Не до того им было. Исключением были лишь крайне правые, которые, как мы видели, при жизни Столыпина не слишком жаловали. Но чем дальше – тем больше они превращались в откровенных политических клоунов. Так что пришлось для поднятия авторитета вспоминать имена ушедшего большого человека.

«Выздоровевший от раны П. А. Столыпин, всего вероятнее, удалился бы, как предполагалось еще до покушения, с верхов политики, занял бы пост наместника на Кавказе или посла… Если так, то ему угрожало постепенное забвение. Теперь же он начинает жить и входит в основной капитал нации».

(М. О. Меньшиков)

«Лихорадочным, изнашивающим творчеством он должен был спешить ковать, нагромождать трудовые плоды; недаром этот почти молодой человек стал быстро седеть; этот железный боец стал незаметно подкашиваться невидимой болезнью сердца. Вероятная недолговечность его роли чувствовалась, так сказать, и в окружающем воздухе. Он ее сам сознавал. Ее ощущали и друзья, и недруги. Столыпину далось совершить нечто цельное и действительно прочное».

(А. А. Башмаков)

Причем как обычно бывает, Петру Аркадьевичу стали приписывать собственные воззрения.

«Виднейший представитель национальной идеи был, конечно, ненавистен радикальной адвокатской балалайке, как и всему национально-оскопленному стаду полуинтеллигентов и интеллигентов-неудачников, являющихся командирами революционного стада и состоящих на инородческо-еврейском содержании. Полунедоумки, полу наймиты, они являются героями той революционной шайки, которая вербуется из хвативших городской “культуры” мужиков-аграрников, товарищей-рабочих и безработного городского отброса всех типов».

(В. А. Скрипицын)

Другое дело, что черносотенные газеты практически никто не читал, кроме самих авторов. Там могли писать все что угодно.