Петр Струве. Революционер без масс

«Можно как угодно низко оценивать книгу Бернштейна, но она всё же обладает тем достоинством, что казалось бы окончательно решённые вопросы социализма в ней поняты и поставлены именно как проблемы (…) И всё же сомнения и возражения Бернштейна поражены одним недостатком. (…) Марксизм — это содержательно определённое учение, определённая точка зрения, может быть даже и эвристический принцип, но методом он является столь же мало, как и дарвинизм. Так же и то, что обычно называют „диалектикой“, представляет собой метод лишь при метафизическом допущении тождества бытия и мышления; она есть метод онтологической логики. (…) Маркс всегда исходил из социализма как готового тезиса. Как исследователь, он обязан этой предубеждённости не только своими ошибками, но и своими блестящими достижениями. Ибо в эпоху Маркса лишь социалистический критик мог оценить грандиозное историческое значение капитализма и вместе с тем ясно постичь его историческую относительность. (…) С точки зрения последовательного эволюционизма, фундаментальное противопоставление „реформ на почве существующего правового порядка“ и „радикального переворота основ этого порядка“ просто бессмысленно. В бланкизме речь идёт не о прославлении „революции“ в полицейском смысле (бунт), а о вере в основополагающее значение политического захвата власти в целях радикального общественного переворота. Эта вера теснейшим образом связана с верой в возможность „снятия“ капиталистического общественного порядка. Противоречие между „бланкистским“ революционизмом и марксистским эволюционизмом — это имманентное противоречие марксова учения о социальной эволюции в его исторической определённости (…)

Маркс, сам того не замечая, использовал несколько понятий ценности. Это происходит оттого, что он рассматривал две совершенно различные проблемы — социологическую проблему эксплуатации, в особенности капиталистической эксплуатации, и экономическую проблему ценности, и специально меновой ценности, — как единую и причём как единственную проблему ценности. Тем самым у Маркса в его теории ценности параллельно присутствуют и сливаются два различных угла зрения: угол зрения социологического рассмотрения, в соответствии с которым капиталистическое производство есть особая исторически определённая форма эксплуатации производителя и присвоения прибавочного продукта, и угол зрения экономического рассмотрения, в поле которого попадают явления обмена и тем самым собственно проблема ценности.

На Бернштейнову критику теории крушения Каутский отвечает утверждением, что такой теории среди аксиом социал-демократии вообще не существует. Мы бы живейшим образом приветствовали это несколько странно звучащее[187] утверждение как отказ от эволюционно-исторического утопизма, если бы оно хоть сколько-нибудь было верным. Но, к сожалению, Каутский сам заворожён теорией крушения, которую он объявляет несуществующей, и которая, однако, образует сокровеннейшую сущность ортодоксального марксизма.

„Теорию обнищания“, решительно отвергнутую Бернштейном, Каутский подчёркнуто сохраняет в её релятивистском варианте. В этом он примыкает к Марксу и, в ещё большей степени, к Родбертусу, которого он тоже цитирует. При этом он говорит много верного (например, что упорство мелких предприятий часто является источником обнищания), но свой основной тезис „Доля рабочего в созданном им множестве продуктов сокращается“ (S.128) он нигде не доказал. (…) Основной аргумент в пользу допущений „социального обнищания“ Каутский видит в росте детского и женского труда.

Сочинение Каутского против Бернштейна кульминирует в обвинении, что Бернштейн с помощью оппортунистических идей хочет добиться разжижения социал-демократии до уровня народной партии, в которой „классовые интересы крестьянства и мелкой буржуазии имеют определяющее влияние“ (179). Но мне это кажется совершенно недоказанным. Во-первых, и Бернштейну должно быть понятно, что в государстве, которое подобно Германии стремится превратиться в развитое „индустриальное государство“, действительно народная партия не может не подчиняться интересам промышленного пролетариата.

(…) Мы понимаем суть дела иначе и соответственно можем сказать: социал-демократия полагает конечной целью „социальную революцию“ и добивается этой конечной цели демократически-социалистическими реформами.

…Бернштейн отказался от некоторых аксиом марксизма. Но то, что он сделал это непоследовательно, что он лишил свои реалистические взгляды в порыве невнятного идеализма их лучшей опоры — материалистического понимания истории, всё это безмерно осложнило его позицию в полемике… не столько для науки вообще как коллективного целого, сколько для её социал-демократического употребления. То, что в лице Бернштейна социал-демократия сделала порядочные заимствования у „буржуазной“ науки, — это не позор и не несчастье. Надеюсь, это будет способствовать тому, что фразы о „буржуазной науке“ утратят свою власть над умами. Между прочим, больше всего Бернштейн перенял у фабианцев и, в особенности, у супругов Вебб»[188].