Петр Струве. Революционер без масс

Отходя от партийных рамок практического марксизма, претендуя выстроить широкий фронт социалистов и либералов в борьбе против самодержавия, С. надеялся, вслед за законоучителями СДПГ, придать своему социализму громкое философское звучание в духе Фихте и Лассаля. Для большинства его партийных товарищей такой поворот С., несмотря на всю публичность его эволюции и несмотря на его укоренённость в партийной и теоретической литературе СДПГ, включая наследие Энгельса, был неожиданным, оторванным от практики и неприемлемым, неприятно созвучным (их различие не было очевидным) «ревизионизму» Бернштейна. Ленин позже не раз писал о том, что якобы с самого начала чувствовал и порицал «неполноценность» С. как марксиста, но на деле так и не понял, не оценил и не подверг внятной критике его «идеалистических» поисков 1897–1898–1899 годов, когда литературное сотрудничество со С. было наиболее близким. Вероятно не только потому, что оставался некомпетентным в тех специальных философских вопросах, в решении которых С. выстраивал своё «новое миросозерцание», но и потому, что просто не хотел рисковать утратой возможностей, которые предоставляло ему внутрипартийное сотрудничество со С. Ближайшая соратница Плеханова по марксистской группе «Освобождение Труда», в прошлом героиня террористического народовольчества, близкая знакомая С., которой он всю жизнь восхищался независимо от политических разногласий, участница его издательских предприятий, Засулич разъясняла в немецком партийном органе «Neue Zeit» механизм раскола русского марксизма этого времени:

«В начале движения для русских социал-демократов общепризнанным образцом считалась немецкая социал-демократия; во время же экономизма, напротив, в качестве образца приводились английские тред-юнионы и бельгийская партия с её кооперативными товариществами… на людей, взгляды которых только ещё начали оформляться, самым роковым образом подействовал тот переворот, который произошёл в мыслях известнейших „столпов“ марксизма Струве и Ко, работавших в легальной прессе. (Другие, которые писали в легальной прессе из мест ссылки или изгнания, могли пользоваться лишь незначительным влиянием уже по той причине, что они оставались незнакомыми для читателей, так как они почти каждую статью должны были подписывать разными псевдонимами)»[204].

Призыв С. к русской социал-демократии вернуться к идеалистическому пафосу Фихте и Лассаля был новым только именно для России, будучи излишним для СДПГ, где оба неизменно поминались с неизменным почтением, и был поддержан рядом единомышленников и учеников С., но почти не встретил позитивного отклика в партийных рядах, где некоторые не без оснований готовы были поднять его на смех за попытку искусственного, умозрительного, «интеллигентского» и кабинетного пафоса. При этом даже после того, как бернштейнианский ревизионизм доктрины актуализировал проблему философского обоснования исторического материализма, а философское разнообразие в СДПГ и западном социализме в целом превысило нормативное умолчание о философии как о Privatsache и стало предметом широко распространившейся моды, в том числе в России, к столетию «Речей к немецкой нации», в партийной печати один из партийных и публицистических патриархов СДПГ Франц Меринг (никогда не дезавуированный марксистской ортодоксией в России и в СССР) выступил с новой апологией обоих культов: