Петр Струве. Революционер без масс

«Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно… Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего… Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла своё осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом… [Однако уже в утопиях XVI–XVII вв.] требование равенства не ограничивалось уже областью политических прав, а распространялось на общественное положение каждой отдельной личности; доказывалась необходимость уничтожения не только классовых привилегий, но и самих классовых различий»[223].

Логично, что в этом известном тексте Энгельса родилась прославленная в России усилиями С. и особенно Ленина формула о том, что среди предшественников («источников») марксизма — не только социалисты-утописты, но и великие немецкие философы-идеалисты: «мы, немецкие социалисты, гордимся тем, что ведём своё происхождение не только от Сен-Симона, Фурье и Оуэна, но также и от Канта, Фихте и Гегеля»[224]. Можно сказать, что из этого положения вышло не только правило Эрфуртской программы СДПГ (1891) о религии (философии) как «частном деле» партийца, но многочисленные попытки синтеза религии и философского идеализма с марксизмом, включая сборник «Проблемы идеализма»[225]. Дополнительным импульсом к этому могло служить и то, что как раз в 1901/1902 гг. в немецкой партийной печати были опубликованы замечания Энгельса к названной программе, в которых не нашлось ни единого замечания против провозглашения «частного дела»[226].

За два месяца до выхода в свет московского сборника «Проблемы идеализма», 22 сентября 1902, главный пропагандист «возрождения естественного права» Новгородцев, как лицо будущего идейного события и представитель московской университетской либеральной школы права, выступил в Санкт-Петербургском университете с речью «О задачах современной философии права», в которой впервые заявил сложившемся направлении в философии права и политике, не останавливая внимания на различиях их составных частей, либеральном праве и социалистической практике[227]:

«Мне приятно думать, что в настоящее время то идеалистическое направление философии права, к которому я принадлежу, не представляет исключительного достояния какого-либо учёного, но объединяет под общим знаменем целый ряд представителей нового поколения юристов и публицистов»[228].

Новгородцев, довольно холодно заметив о марксистском прошлом своих новых единомышленников «мы уже пережили эпоху крайних увлечений историческим принципом и социологической методой», вновь (как и в своей диссертации о Гегеле и Канте) вывел за пределы анализа происхождение «идеальных начал» естественного права, подтверждая «необходимость понять и обосновать нравственную проблему, как самостоятельную и независимую от всяких исторических и социологических предпосылок. Это стремление находило для себя, прежде всего, опору в самом факте нравственного сознания, которое возвышает свой голос над несовершенной действительностью, как бы ни казалась она необходимой для теоретических размышлений»[229].

Радикальная апелляция к независимости нравственного сознания, столь близкая С. того времени, однако, в строе рассуждений Новгородцева уже имела перед собой готовый горизонт социал-либеральной доктрины, которую С. ещё только предстояло достроить, основываясь на своём социалистическом опыте. Новгородцев говорил: