Петр Великий

Ясное представление об использовании мощного флота могло развиваться у Петра только постепенно. Хотя на самом деле остается спорным, развилось ли это представление полностью вообще. Его судостроение с Кордтом и Брандтом в конце 1680-х годов было юношеским увлечением. Его первое впечатление от увиденного открытого моря в Архангельске в 1693 году подтвердило и еще более глубоко укрепило его страстный интерес ко всему морскому, но это оставалось вопросом личного вкуса. Даже строительство флота из галер на Дону в 1696 году было не больше чем приложением к конкретным военным действиям. Однако его аппетит к военно-морской мощи рос вместе с едой. К последним годам семнадцатого столетия стало ясно, что молодой царь будет двигаться по этому пути все дальше и быстрее. В 1698 году в Азове была открыта школа навигации. В конце того же года был учрежден Военный Морской Приказ как главный орган управления новым флотом: в 1701 году был основан Адмиралтейский Приказ, чтобы контролировать строительство судов для флота. Достижение территориального выхода к Балтийскому морю в 1703 году открыло новые возможности, которые были сразу же подхвачены. Военно-морское судостроение в беспрецедентном масштабе, сначала на реке Свирь, а затем с 1705 года на большой новой верфи Адмиралтейства в С.-Петербурге, быстро дало России мощную Балтийскую эскадру для использования против шведов. Достойно внимания, что если два наиболее заинтересованных министерства в 1701 году потратили на флот меньше 81 000 рублей, то в 1706 году они уже израсходовали почти 240 000 [88]. К 1715 году на флот затратили свыше 700 000 рублей, а в 1724 году 1 200 000 рублей. Когда Петр умер, Балтийскую эскадру составляли, кроме малых и находящихся в строительстве судов, тридцать четыре линейных судна и пятнадцать фрегатов, укомплектованных 28 000 человек. Это сделало Россию значительно более мощной военно-морской державой, чем Швеция или Дания [89].

Подобно армии, флот страдал от нехватки компетентных офицеров; и в этом случае все, касающееся знания навигации, пушечного дела и подготовки моряков представляло весьма трудно разрешимую проблему. Учреждение Военно-морской академии в С.-Петербурге (которая в 1718 году имела 500 учеников) и Школы навигации в Москве было серьезной попыткой выправить положение; но в течение всего правления Петра флот продолжал оставаться гораздо более зависимым от иностранцев чем армия.

Ажиотаж вокруг развивающегося флота как отражение интересов и индивидуальности самого Петра не должен заслонять от нас факт, что энергия и ресурсы, использованные для этой цели, были в значительной степени потрачены впустую. Галеры, построенные в 1696 году, существенно помогли в захвате Азова. Балтийский флот галер помог действиям в Финляндии и нанес большой ущерб Швеции в 1719–1720 годах. Более же крупные и дорогие линейные суда и тем более фрегаты были другим делом. Эскадра, базирующаяся в Азове с 1697 года, так никогда ничего и не достигла, а вскоре была разрушена после Прутской кампании. Балтийский флот, несмотря на победу у Гангута в 1714 году, доставившую Петру так много удовольствия, и на растущее за счет него численное превосходство в военной мощи, нанес слишком мало реального ущерба шведам. За всю войну он захватил только одно шведское линейное судно, в то время как в 1715 году один только датский флот захватил четыре. Так как он не отвечал никакой глубокой национальной потребности, то быстро пришел в упадок после смерти своего создателя.

Внушительный рост российской армии и флота, учитывая их роль в изменении международного положения страны, имел некоторые конструктивные результаты. Он стимулировал определенное развитие административных усовершенствований. Благодаря поддержке переводов иностранных трудов по военным и военно-морским делам, он стимулировал интеллектуальную жизнь, хотя и очень незначительно. Несомненно, он дал толчок некоторым видам экономического роста, что помогает объяснить увеличение производства Россией железа от 120 000–150 000 пудов (пуд весил тридцать шесть английских фунтов) в первых годах восемнадцатого столетия до 1 165 000 пудов в 1725 году. Этим же фактором вызвано учреждение первых государственных текстильных фабрик в России (в 1704 году около Воронежа, в следующем году в Москве), обеспечивавших ткань для армейского обмундирования. Беспрецедентный спрос на стрелковое оружие (армейское хозяйство затребовало в 1711 году 122 600 мушкетов для пехоты и 49 800 для конницы) привел к созданию ряда оружейных фабрик [90]. Однако как бы ни был русский народ заинтересован во всех этих ограниченных и косвенных выгодах, они перечеркивались прямыми и невыносимо тяжелыми трудностями, которые создавала новая военная и военно-морская мощь.