Петр Великий, голландский. Самозванец на троне

Дормидонт ухмыльнулся, но поспешно спрятал улыбку в густой бороде.Устьян смог смолчать, и даже повыше поднял маляный фонарь.

– Спускайтесь, чго замерли? – опять приказала царевна.

Крутая лестница из плит белого, хотя уже почерневшего камня вела вниз. Потолок был едва в сажень, сводчатый. С камней свила паутина, и слежавшаяся пыль. Нити паучьей работы блестели серебром в свете фонарей.

Шаги холопов от деревянных каблуков были глухими, а вот железные подковки козловых башмаков позванивали, и изрядно. Софья досадливо поморщилась, что не додумала…

– Матушка, есть кусок полотна, оберни свою обувку от греха, : прошептал Устьян.

Женщина не стала спорить, да и незачем было от толкового совета отказываться. Теперь и её шаги стали бесшумными. Так они пошли втроем по этой подземной дороге.

У одного из поворотов услышали грохот сапог. Холопы поспешно спрятали фонари под полами кафтанов . Гнетущая темнота навалилась, и словно окружила царевну и её людей. Так стояли долго, дожидались, пока утихнут шаги. Устьян выглянул в галлерею, го ни света, ни посторнних не заметил.

– Всё, можно идти, – прошептал лихой человек.

Тяжеловато было, всё же воздух был тяжкий, спюртый. Софья торопилась, и чуть было не перепутала двери, но затем вернулась к верному месту.

– Вот, та дверь, – произнесла она почти заветные слова.

Царевна поднесла фонарь к замочной скважине. Фёдор начал работу, подбирая отмычки со своей связки. Дело сделано было чисто. София осветила крипту, и принялась искать нужный саркофаг. Искала долго, но затем припомнила расположение могил. Наконец нашла, длинный саркофаг из известняка, и притом без единой надписи.

– Вот. сюда, – тихо проговорила царевна, – крышку поднимите, только осторожно.

Заметила Софья, как переглянулись два ухореза, но промолчали. Знали её крутой нрав.

Устьян достал свой ломик, а Дормидонт свой. Хитрая такая штука, напоминала букву Г, с одного края конец был рсплющен. И одобно было им двери вскрывать да замки ломать . Поддели с обеих сторон крышку, только вздохнули тяжело, но сняли.

Софья перекрестилась правой рукой, а в левой так и держала фонарь. От гроба пахнуло ладаном да благовониями, она осторожно сняла пелену с лица мёртвого. На лбу, как должно, были облатки с молитвами, челюсть подвязана шелковым платком. Глаза мёртвого запали, но приметная родинка на левой щеке никуда не делась. Софья закрыла глаза, перекрестилась, её сердце билось часто -часто .

Это был её мёртвый брат Пётр Алексеевич. Царь и Великий князь Всея Руси лежал в смертной постели, ожидая трубы Архангелов.

Он с трудом пришла в себя, знаком показала закрыть гроб. Дормидонт и Устьян работали быстро, но назад царевну едва не волокли на себе. Женщина никак не могла прийти в себя. Уже у двери в подземелье с трудом прошептала испуганной Палашке :

– Дай из моих денег каждому по три червоных…

Заговор

– Чего взвару не принесла! – кричала вне себя от ярости Софья, – дурища вялая! О господи! Сколько я без сил валялась?

– Так три часа всего, матушка… – прошептала испуганная Палашка, – сейчас, я быстро!

– Обожди… Вот, за труды тебе, – и отдала холопке два ефимка. – а предашь, как бог свят, своими руками придушу… Зелье неси, быстро!

Пелагея выбежала из светёлки, а рука Софьи потянулась к кувшину с вином и кубку. Но, остановилась на пол пути, и лишь пальцы стали выбивать дробь по столешнице. Вспомнила она, что нельзя мешать вино и тяжкий травяной настой, худо будет… Закрыла глаза, голова болела страшно.

– Матушка, вот, принесла я, – и Палашка поставила чашку китайского фарфора на стол.

И серебро для зелья худо, и глина не годится, словно впитывает всё, и вкус и запах. А лучше всего стекло венецианское, да фарфор. Холопка отведала настой, так уж было заведено, и только тогда царевна выпила всё до дна. Сразу полегчало, боль, как волной смыло.

– Пелагея… Кого из дворни знаешь Ивана Алексеевича Цыклера да окольничего Алексея Прокофьевича Соковнина?

– Так Соковнина усадьба недалеко от Церкви Николы Красный звон на Китай-городе, да Ивана Алексеевича рядом. Знаю ещё многих, зоть ключника Василия…

Софья теперь не сомневалась в задуманном . Злость и ярость поднялась к её сердцу. Она присела к столику, подняла писчую доску, и принялась за письмо.

Иван Алексеевич, здоровья иее на много лет!

Проведала я про дело тайное ла злое, и тебя о том известить хочу.

Знаю, предан ты не мне, а всей Земле Русской, и без тебя ничего не сладить. Среди стрельцов ты в силе и уважении, и сейчас их храбрость потребна. Если хочешь знать, в чём нужда возникла, приходи сеголдня к монастырю, к тайной калитке. Пелагея тебя встретит. Царевна Софья.