Петр Великий, голландский. Самозванец на троне

– Всё сделаю по-божески, – и кат низенько поклонился.

Ничего, небось спина- то не обломится, зато дворянские дети , глядишь, добро и припомнят… Выпустил гостей на улицу, Прохор Палашёв открыл кошель и не мог налюбоваться на гладенькие да блестящие ефимки, всего двести сорок штук. Вздохнул, да себе оставил только четвёртую часть. Остальные надо было отдать товарищам по ремеслу, не один ведь дело делать станет…

***

День 4 марта 1697 года, а по старому стилю так 7215, начинался не как обычно.... По улицам Москвы везли три телеги с железными клетками. Охраняли их конные драгуны с палашами наголо, впереди их ехали бирючи и кричали:

– Государевы воры и изменники, Ивашка Цыклер, Федька Пушкин, Алёшка Соковнин да стрельцы Васька Филиппов, Федька Рожин и воровской казак Петрушка Лукьянов! А наказаны главные трое воров будут четвертованием, а их помошники- обезглавливанием!

Толпы люлей стояли на обочинах. ожидали, что скажут или крикнут приговорённые. Но те лишь молчали, да из ртов по подбородкам текла кровь.

– Да им языки урезали! – крикнул купчишка, стоявший полдаль.

– Молчать! – крикнул подъехавший драгунский ротмистр, – а то и ты живо языка лишишься. а то и головы!

Купец живо спрятался среди обывателей, москвичи испуганно замолчали.

– А главный виновник да вдохновитель сего возмущения – это покойный боярин Иван Миилославский! И кровь эта не нем, разбойнике и изменнике! А что бы той крови досыта а напился, под местом казни поставлен гроб с костями боярина. И путь никто больше не смеет бунтовать! – закончил речь бирюч, и опустил Царёву грамоту.

В такой гробовой тишине, лишь под лай собак и ржание лошадей, этот страшный поезд и добрался до Болотной площади, места казней.

Палачи открывали железные клетки, и не снимая цепей, поволокли приговорённых к заготовленным плахам, огромным деревянным основаниям. Тут опять вышел бирюч, и стал громко читать Царёву Грамоту:

«А у Алешкиных детей Соковнина , у Василья, у Фёдора, у Петра, у Ивашковых детей Цыклера чины их, к которым написаны они в Разряде, за воровство отцов их отнять и написать их, Василья с братьями, по Белогороду, и служить им в Белогородском полку, а Цыклеровых по Курску. А в Москве им без указа Великого Государя не ездить же. А из поместий их и извотчин и особых дач дать им Василью 25 дворов, а Петру и Ивашковым детям Цыклера по пяти дворов. А буде за ними особых дач нет и им дать то ж число поместий и из вотчин отцов их. А Федькиным детям Пушкина из поместий и из вотчин и из особых дач , за воровство отца их не давать, а отписать те ево Федькины и остальные Ивашковы и Алешкины и детей их поместья и вотчины , и московские дворы и животы на Великого Государя и по оценке продать, а деньги в ево государеву, казну . А женам их, Ивашкове и Алешкине и Федькине, и дочерям – девам с тех поместий и вотчин ничего не давать, а дать им загородные их дворы, да из животов их дать против того, как дано Федькиной жене Шакловитого. А людей тех Алешкиных да Федькиных и Ившковых отпустить. А Лариона Елизарьева за то, что он известил про то убивство ему, Великому Государю, пожаловал Великий Государь в дьяки . Да ему же дать из Ивашковых поместий и вотчин Цыклера 50 дворов крестьянских.А Григория Силина пожаловать в старые подьячие, да ему же дать из Ивашковых животов на 1000 рублёв и быть ему у дел на Житом дворе, что у Мясницких ворот.»

Лицо царёва слуги покраснело от натуги, но он старался не закашляться. Как же, умаление Царской чести, хула на Государя!

– Начинать пора.... – прошептал он.

Кат схватил первым Ивана Цыклера. Тот шёл сам, голову не опускал. Помошники опустили его на плаху, и палач, словно по случайности, снёс несчастному сначала голову. Лезвие глухо ударилось о колоду, голова упала в приготовленную корзину. Тело дёрнулось, и уже мёртвое, подалось вперёд, едва не упав с помоста. Кровь вырвалась наружу, обильно заливая доски эшафота. Затем, опомнившись, отрубили руки и ноги. Палач поднял голову казнённого, показывая свою страшную добычу на все четыре стороны, затем, привычным движением натруженных рук, воткнул её на рожон. Бирюч закричал:

– Кара постигла проклятого изменника! Вот голова Ивашки Цыклера! Так и будет стоять здесь три дня по обычаю!

Затем настал черёд Алексея Соковнина и Фёдора Пушкина. И этих казнили, а головы сделались страшным украшением эшафота Не минула злая доля Василия Филиппова, Федора Рожина и казака Петра Лукьянова. Шесть голов висели на рожнах длинных жердей.

Тишина будто обрушилась на Болотную площадь. Ни звука не было слышно, ни шороха. Молчал народ, все смотрели на окончание страшного представления.