«ПЕТР ВЕЛИКИЙ, Историческое исследование

Бассевица, и этому качеству обязана значительной долей своего успеха. В торжественные дни полы обыкновенно разделялись, но Петр сохранял за собой привилегию входить в дамский зал, где царица председательствовала за пиршеством и употребляла все усилия, чтобы развеселить повелителя любимым зрелищем. Но на собраниях более тесных трапеза бывала совместная и заканчивалась совершенно в.сарданапаловском духе. Духовенство также занимало видное место на этих банкетах и не получало пощады. Напротив, Петр очень любил соседство представителей духовенства, чередуя самые обильные возлияния с самыми неожиданными богословскими спорами и применяя в виде наказания обычный кубок водки за нетвердость в догматах, если ему удавалось в том изловить своего собеседника. После чего прения часто заканчивались дракой, к его большому удовольствию. Его любимые собутыльники, капитаны кораблей и голландские купцы, еще не составляли низших слоев общества, с которыми он пировал и выпивал запросто. В Дрездене в 1711 г. в гостинице «Goldener Ring» его излюбленное местопребывание было в лакейской; он завтракал с прислугой на дворе.

Не было в нем ничего утонченного, изысканного. В Амстердаме, во время своего первого путешествия, он приходил в восторг от знаменитого клоуна Тестье-Руна, дававшего свои представления на площадях и плоскими шутками забавлявшего низы населения. Петр хотел взять его с собой в Россию.

У.него были мужицкие вкусы. В некоторых отношениях он до самого конца не терял своей природной дикости. Был ли он жестокий дикарь? Так говорили. И действительно, по внешности, кажется, что вопрос этот не подлежит сомнению. Однако об этом можно еще поспорить. Он часто присутствовал при пытках, где работали кнут и дыба, и на площадях во время казней, где красовались орудия самых возмутительных мучений. Говорят даже, что не всегда при этом он играл роль простого зрителя. Мне придется еще возвращаться к этому обстоятельству по поводу ужасных сцен, ознаменовавших собой конец стрельцов. Но споры, возникшие по этому поводу, мне кажутся праздными. Если Петр иногда исполнял обязанности палача, что же такого? Ведь брался же он за работу матроса, или столяра, и не чувствовал, не мог чувствовать разницы. Он был человек, совмещавший в себе больше всего обязанностей в стране, где совместительство в порядке вещей, и его петербургский палач значится также в списке придворных дураков. Итак, Петр срубал головы? Возможно, и находил в том удовольствие? Допустимо, как вообще во всякой. работе, удовольствие дела. Но вот и все. Я не верю ни одному слову из анекдота, рассказанного Фридрихом Великим Вольтеру относительно обеда, во время которого, в присутствии барона фон Принцена, прусского посланника, царь будто бы развлекачея тем, что срубил головы двадцати стрельцам, осушив столько же стаканов водки, и предлагал пруссаку последовать своему примеру. Таким образом вокруг каждой черты этого характера и каждой главы этой истории существует множество изложений, которые следует отбросить a priori, только по причине их явной неправдоподобности. Тут могут возникнуть сомнения. Я уже ссылался на свой обычный путеводный огонек: согласование данных, хотя и рознящихся в-подробностях, но дающих общую картину, точную и определенную. Вообще я не вижу ничего, что указывало бы в характере Петра на признак истинного зверства: жестокого наслаждения причиняемыми страданиями, страсти крови. В нем не замечалось ни малейшего признака садизма, ни даже обыкновенных проявлений кровожадности. Он суров, жесток и бесчувствен. Страдание в его глазах такое же явление, как болезнь или здоровье, и нисколько его не трогало. Поэтому его нетрудно себе представить, по словам легенды, преследующим осужденных вплоть до эшафота упреками и ругательствами, издевающимся над их агонией и смертью. Но если он не -был доступен жалости, когда сознавал свою правоту, он был далеко не чужд се, когда, по его мнению, дело не затрагивало государственных интересов. Знаменитая аксиома уголовного права, поставленная в такую заслугу Екатерине II: «Лучше помиловать десять виновных, чем осудить на смерть одного невинного», не принадлежит к наследию, оставленному историей великой государыней. Петр сам начертал ее собственноручно, да еще в воинском регламенте.